На грани

Вика решила действовать как Михайлов: объяснить всё подробно, но один раз.

— Первое. У меня нет личной антипатии к Вере. Если бы была, то я бы не стала давать ей шанс исправиться. А второе вытекает из первого: она меня не слышит, хоть и слушает. Если бы слышала, то у неё не возникло бы мыслей, что я на неё взъелась, как ты говоришь. Я не её руководитель, а она не мой сотрудник, и у неё нет лояльности к моим методам работы. А если человек — бунтарь, то он как минимум должен быть гением, чтобы прощать ему его вольнодумие. В Кузнецовой я гениальности не вижу. А свободомыслие её сводится к тому, чтобы сетовать на свою судьбу и перекладывать ответственность за свои неудачи на кого-то ещё. В текущий момент — на меня. И ещё чужими устами донести до меня эту информацию, бросая тебя на амбразуру. А если бы у меня было плохое настроение и плохая выдержка? Скажу честно: мне твой вопрос не понравился. Я даже не представляю, что я такое могла бы сказать Краснову, хоть у нас и прекрасные отношения. А гонцов, между прочим, иногда убивали. Так что Вера тебя подставила, а ты и не заметила, думая, что помогаешь человеку. Между тем она использует весь коллектив нашей службы, паразитируя в ней.

Татьяна слушала молча: иногда явно соглашаясь с чем-то, иногда — нет, что было заметно по её мимике.

— Я объясню, не переживай. Мы недавно обсуждали с тобой, что твой функционал вырос, а зарплата нет. И я признаю, что в твоём случае, как ты говорила, на фоне зарплат других сотрудников это несправедливо. Так уж сложилось, что не я устанавливала размеры зарплат. И у меня нет никаких возможностей в ближайший год изменить общий фонд заработной платы. Я думаю о своих сотрудниках и обсуждала эту тему с Красновым, это я вам об этом не рассказываю, так как нечем ещё радовать. А вот в рамках общего ФОТа я могу сделать перестановки. И вот сидит Кузнецова, работу свою качественно не выполняет, частенько просит кого-то за неё что-то сделать, а получает больше вас. И мне, глядя на всё происходящее, проще уволить её, взять на эту позицию человека с горящими глазами, мечтающего работать в ТТК-банке, развиваться, внимать и полноценно работать, может, даже почти студента за меньшие деньги, а излишек распределить между теми, кто этого реально заслуживает. Так ли тебе теперь хочется защищать Веру?

— Ты не сгущаешь краски? — осторожно и смущённо спросила Таня.

— Я анализирую ситуацию, отбрасывая эмоции. И ещё раз тебе напомню, что у меня нет личной антипатии к Вере. Просто это место работы — не её. Сама структура — не её, а следовательно, и я как руководитель не подхожу ей. Так что нам мучиться? Мы же клятв о вечной службе и дружбе друг другу не давали.

Тут Пятницкую осенило, что она всё ещё подключена к эгрегору ТТК-банка и теперь понимает, что же такое эгрегор, а вот мама ошиблась на этот счёт. И Вика продолжила свой монолог, только уже больше для себя, чем для Лесковой, чтобы закрепить свои знания словом:

— Мы с тобой работаем в огромной структуре — это как государство в государстве. Такие структуры неповоротливы и не могут быстро изменяться в отличие от небольших банков. Причём наш банк можно сравнить с тоталитарным государством. И это не написано в регламентах. Мы говорим о негласных правилах. У нас первый вопрос, который зададут: «Кто виноват?» А ещё: «Кого наказывать?» А вот в ГорБанке, откуда я пришла, был бы другой вопрос: «Что делать?» И вот тебе отличный пример. Казалось бы, незначительное происшествие: Вера Кузнецова из нашей службы готовила документы на правление и не убрала лишнюю строчку для визы от казначейства. Бумаг было много, чтобы не терять время, визировали всё параллельно, а значит, подписи были не на одном листе, а на разных, за суетой никто этого и не заметил — ни Подольская, ни я, ни Краснов, ни секретари правления. Внутренний контроль заметил. И что было бы, если бы я сказала, что подписи нет, и не стала бы её получать задним числом? Может, головы бы и не полетели, а вот выговор бы кто-нибудь мог схлопотать за неуважение к членам правления. Или лишили бы премии всех по вертикали за то, что потратили время важных людей впустую. Вот потом пришлось бы налаживать отношения с секретарями правления, которые своих детишек не смогли в аквапарк сводить из-за нашей оплошности, а я бы доказывала Николаю, что больше такого не повторится. Мелочь? В нашем банке — нет. В нашем банке такие законы. А в ГорБанке я бы честно пошла к сотруднику внутреннего контроля и показала ему пункт в инструкции, согласно которому эта виза не нужна, а потом его согласование отнесла бы секретарям правления, которые бы это зафиксировали и забыли, потому что там иные негласные правила. А Вера, как говорится, полезла в чужой монастырь со своим уставом: нет визы — и не надо. Это всё равно, что в мусульманской стране, где женщины ходят в парандже, пойти в мини-юбке, потому что в нашей стране это нормально. Если ты хочешь комфортного пребывания, соблюдай правила того места, где находишься, в том числе и негласные. А если не нравится жить по этим правилам, смени местоположение, ты же не дерево.

— Почему у нас нельзя так, как в ГорБанке?

— В теории можно было бы попробовать, если бы я понимала, что сейчас набирают обороты новые веяния на упрощение схем согласования и внутренний контроль даёт подобные рекомендации в своих актах проверки, если бы понимала, что в текущий момент времени они готовы к диалогу, а не к настоятельным рекомендациям, если бы… Но тут было проще дать, чем объяснять, почему нет. Я честно признаю, что у меня не тот уровень, чтобы диктовать в банке свои правила. И я не принижаю себя, я реально оцениваю положение. У меня нет задачи сделать протестное движение, при этом, как ты видишь, наша служба всецело стоит на передовой, делая проекты, которые изменяют процессы к лучшему. Пусть это не так быстро, как могло бы быть в ГорБанке, но банк меняется. Без революции. Ведь любая революция — это кровь и слёзы. Если бы я не приняла эти правила игры, я бы ушла из ТТК, но мне нравится моя работа. А вот мой муж точно не хочет здесь работать. Ему будет здесь некомфортно. Вот и Вере здесь некомфортно, но она зачем-то держится за своё место.

— Понятно, — кивнула головой Лескова, хотя было видно, что совсем непонятно.

— А теперь третье и самое важное в нашей беседе. И я надеюсь, что после моих подробных предыдущих разъяснений, ты поймёшь, что я сейчас не придираюсь к тебе, не имею личных претензий или чего-то подобного, а даю ценный совет на будущее. Вот мы с тобой уже час разговариваем о том, почему я приняла то или иное решение. И знаешь, я не могу объяснять тебе или другим сотрудникам все свои решения, да и не хочу. Потому что тогда у меня не останется времени на работу. Прими изначально, что у меня как минимум больше сведений, чем у вас, для принятия этих решений. Я не твой учитель, я руководитель. Либо ты доверяешь мне, либо нет, а если нет, то конструктивного и взаимовыгодного сотрудничества не получится. Если тебе не хватает каких-либо знаний, посмотри, какие есть семинары в корпоративном институте, пришли мне то, что тебе интересно, и мы обсудим с тобой, куда тебе лучше пойти и когда это возможно по времени. Это не значит, что я запрещаю тебе задавать мне вопросы. Это значит, что перед тем как задавать их, попробуй найти ответ сама. По текущему вопросу с Верой все исходные данные у тебя были. И с твоей головой ты и сама до всего могла дойти.

— Хорошо, — несколько угрюмо сказала Татьяна, всё же принимая на свой счёт третий пункт.

Лескова вышла из кабинета, а Пятницкая призадумалась, почему она так любит ТТК-банк с его заглавным вопросом: «Кого будем наказывать?» И ответ, пришедший ей в голову, совсем её не обрадовал, потому как получалось, что не избавилась она ещё от жертвенной позиции внутри себя: хоть та и не была видна другим со стороны, но довлела над ней, как довлеют негласные правила эгрегоров.

Вика не знала, что с этим делать, поэтому решила плюнуть и забыть. Она открыла ежедневник, чтобы посмотреть задачи на день, но тут же отложила его и потянулась к телефону.

— Привет, мам! — сказала Вика.

— Привет! Рада тебя слышать, — ответила Анастасия Георгиевна.

— Помнишь, я когда-то спрашивала тебя о копировании чувств? А это всё-таки плохо или хорошо?

— Это как имплантат — может прижиться, а может и нет. Тут правильнее говорить о том, насколько ты осознанно это делаешь и убираешь ли потом умения или убеждения, которые противоположны новым навыкам. Иначе может быть аллергическая реакция, причём на физическом уровне. Но у тебя вроде всё прижилось.

— Может, и так, — немного отрешённо согласилась Вика. — Заеду сегодня?