Фирсанов схватил Гену за шкирку и пророкотал:
– Ты жив только благодаря ей.
Гену скрутили незнакомые мне мужчины, и только тогда Игнат подошел ко мне.
– Кира, – начал он, когда я все-таки рухнула без чувств прямиком в объятия этого великолепного мужчины, пахнущего алкоголем и звериной сущностью.
– Первичный осмотр выявил незначительное сотрясение. Куда больше меня тревожит тяжелое нервное потрясение, посему рекомендую постельный режим и наблюдение, – доносилось до меня обрывками, словно речь телевизионного диктора. – Лучше всего направить Киру Алексеевну на обследование, а уже потом решить, нужна ли госпитализация.
Я попыталась разлепить веки или открыть рот, чтобы воспротивиться, но сознание вновь поплыло.
В следующий раз я очнулась от тепла губ, что коснулись моего виска. Приоткрыла глаза и увидела Фирсанова, склонившегося надо мной, одетого в больничный халат. Он был утомлен сверх меры, под глазами залегли синяки. Неужели я проспала целый месяц, и сейчас опять полнолуние?
– Ты как? – спросила шепотом вместо приветствия.
Фирсанов заулыбался. Никогда не замечала ямочек на щеках, делающих его совсем мальчишкой. Если бы не излишняя бледность и морщины в уголках глаз – совсем юный парень, вчерашний студент.
– Жить буду.
– Надеюсь, это больница, а не тюрьма? – повертела головой, присматриваясь.
Белоснежная палата на одного, зарешеченное окно, капельница, воткнутая в локоть. Голова кружилась, но в целом состояние было терпимое. Игнат все-таки выглядел не очень. В смятой рубашке, с красными от недосыпа глазами. Осунувшийся и уставший как после десятка обращений. Неужели он караулил меня всё это время?
– Больница, – усмехнулся Игнат. – И ты будешь лежать здесь столько, сколько придется.
Не сказал, но припечатал.
– Я так за тебя волновалась, – призналась, зажмурившись от боязни быть осмеянной.
Наш последний разговор окончился ссорой. Я сама перечеркнула возможное будущее, ещё тогда, как сбежала после первого обращения. Он никогда меня не простит и не забудет моего предательства. Мне не стать ему достойным стражем. От этого особенно тошно.
Если сейчас он скажет что-нибудь гадкое, я пойму. Если он уйдет – приму его выбор. Нас ничего не держит вместе. Но мне не забыть его взгляда, темного, бездонного. Не забыть того поцелуя на веранде, после которого захотелось жить. Не забыть звериной ярости, с которой он сражался, и от которой меня прошибало током.
– Я за тебя – тоже, – ответил он и дотронулся до моей руки, сплел наши пальцы. – Кира, если бы они что-то с тобой сделали, я бы…
Он не закончил, а я не стала додумывать.
– Кира, послушай меня. – Голос зазвучал жестче. – Теперь ты в ещё большей опасности, чем раньше. Историю с заброшенным складом замяли, но в тот день мы объявили негласную войну всем в ОСО. За нами будут охотиться, поэтому в твоих же интересах переехать ко мне и уходить куда-либо только под присмотром. Алекс пообещал присмотреть за Денисом, но ты – на моей совести.