Не давая ворику опомниться, Порось дополнил с благоговением:
— Ну и ещё, Саня… Ты выше Иисуса ростом, на два дюйма и три его четверти!
— Сам понимаешь, это очень важно, — подмигнул Хрыщ, вновь оборачиваясь к вору.
Сидоркин слегка подхренел, и даже не стал этого скрывать. Лишь вымолвил настороженно:
— Что за Иисус?!
— Мля, Саня, ну ты вообще тёмный, — с превосходством сказал Пороська. — Иисус Христос, конечно. Сын Божий.
Карманник выматерился под нос, и иронично захлопал в ладоши:
— Ой, а вы знаете рост Христа? Поразительно! Браво! — Он не удержался и свистнул, сунув в рот два пальца. — Ну-ну, и когда же вы с ним замутили дружбу?
— Мы не знакомы, — честно признался Хрыщ. — Но наш босс с ним встречался.
— И даже болтал за жизнь и смерть, — вставил и Порось.
Сидоркин глянул на серьёзную морду первого демона. Потом на задумчивый затылок второго демона. Произнёс максимально серьёзно:
— Я понял, ребята. Вы, мать вашу, чокнутые. Может, отпустите, а? Я обещаю забыть ваши рожи, даю слово!
Ответом было зловещее молчание. Хрыщ отвернулся с усмешкой.
— Ээй, чувачки!..
— Саня, мы тебя искали год по всему земному шарику, — нехотя процедили демоны. — Розыски стоили тонну бабла. Придётся отрабатывать, хочешь ты этого или нет…
«Москвич» гангстеров, почти бесшумно, мчался вперёд на уровне ста километров в час. Средняя скорость для современных кроссоверов и седанов, но для советской тачки на пенсии — это запредел.
Сзади послышался ярый вой уже знакомых сирен. Карманник подпрыгнул на сиденье и оглянулся. Заднее стекло показало кавалькаду полицейских машинок, стремительно приближающихся.
— Водитель «Москвича» 1987 года выпуска! — мощно заревел рупор, перекрывая сирены. — Я — начальник городского ОВД, генерал Гиена. Приказываю прижаться к обочине и остановиться! Если вы добровольно сдадитесь, то обещаю сохранить жизнь. В противном случае, все, находящиеся в салоне, будут физически уничтожены. Повторяю, мать вашу…
— Теперь нам крандец! Я ж предупреждал… — заверещал вор, вертясь на сиденье. — Мать-копать, а что там впереди?!
Там, впереди, на расстоянии видимости, трасса раздваивалась: влево и далее тянулся асфальт, а вправо — клубилась пылью грунтовка.