— Ну и что?
— Как что, ёпт? Разве у мертвецов вскакивают прыщи?!
— У тебя же вскочил. Выходит — да.
— Постой, етит матит. Давай-ка разберёмся. Я, то есть всё моё туловище, голова, одежда — это всё душа. — Ворик критически оглядел себя, пощупал лицо и ляжки. — Так?
— Так, — согласно кивнул архангел.
— Но я по-прежнему всё чувствую! Я мёрз в космосе и потею на этом душном вокзале, если… если его можно так назвать… У меня вскакивают прыщи, и я хочу курить… и женщину! По-моему, нынешнее моё состояние ничем не отличается от земного.
— По-моему, тоже, — рассудительно отозвался Гавриил.
— В чём же фишка, чёрт возьми!?
— Не знаю, чадо, — гид громко зевнул. — Я архангел, а не учёный муж. У меня несколько другая специализация, я не разбираюсь в таких вопросах.
Жизнь и смерть — это театр и зрительный зал. На сцене играют люди, а в зале аплодирует астрал. Единый мир, отделённый занавесом. Взаимосвязанный и повязанный.
Сидоркин тупо завис на секунду, а потом выпалил:
— Слышь, Гаврила. Мне довелось побывать у дьявола, я видел его отстойник, и там были вообще другие души! Какие-то, мля, прозрачные… к-как желе! — поморщился Санек. — Что ты на это скажешь?
Архангел философски хмыкнул:
— Дьявол — известный живодёр. Когда попадёшь к нему в хранилище, и ты таким будешь. Без вариантов.
«Когда» вместо «если». Оговорочка по Фрейду. Без которой и так тошно. Карманника передёрнуло, и чтобы ненароком не заблевать тут всё кругом, он переменил тему:
— Мы час топали от входа, пока нашли свободные места. И здесь уж кучу времени паримся… По этому домику не скажешь, что он такой огромный, а?
— Иногда приходиться ждать несколько дней, — меланхолично разъяснил Гавриил. — Когда шли мировые войны, архангелов не хватало…
— Тихо, чувак! — Сидоркин чутко вслушивался в динамик, взывающий на русском языке:
«Раба Божья, Городнова Татьяна, проживавшая в городе Новосибирске, по улице Сибиряков-Гвардейцев, — подойдите к столу секретаря!».
— Танюха! — радостно вскричал Сидоркин. — Всё-таки умерла сучка! Вот бы встретиться!..