– Иди, попробуй, – обреченно выдохнул я.
Ну вот не хотелось мне быть свидетелем такого прощания, и уж тем более я не желал, чтобы за первым, потянулись и остальные. Но и отказывать им в такой малости казалось неправильным.
Получив согласие, военный тут же испарился, рванув в конец нашей небольшой колонны, где попытался завести неуклюжий разговор с мертвым сотоварищем.
– Серёга… ну как же ты так? Что ж не уберегся-то, ну?
Голос солдата звучал надтреснуто, словно он боролся с желанием разрыдаться. Но больше ничто не выдавало в нем глубоких душевных переживаний.
– Кабул, Цхинвал, Карабах, Пальмира, Эс-Сухна, – начал перечислять парень, загибая пальцы, – ты все прошел без единой царапины! Ты один вынес меня и Бороду из горящего броневика под Алеппо, а сам даже бровей не опалил. Ну как ты мог помереть здесь, от лап какого-то зверька, а?!
Чем больше он говорил, тем больше распалялся, уступая под напором своих эмоций. Но никто в отряде не пытался встрять в его трепетный монолог или помешать. Видимо, всем были известны взаимоотношения этих двоих, так что остальные бойцы излишне старательно делали вид, что ничего не слышат и не замечают.
– Как мне теперь Машке в глаза смотреть, Серый? Тебе-то хорошо, она с тебя уже не спросит, а вот мне… Если тут не сгину, так она меня сама прибьет, что не уберег тебя. Бессовестный ты человек, Серый…
Военный нервно то ли хохотнул, то ли всхлипнул, гуляя туманным взглядом по фигуре мертвеца. А потом он порывисто обнял покойного соратника, невзирая на жуткую рану, которая пачкала его кровью и колола обломками ребер.
– Покойся с миром, братишка…
Он уже не мог сдерживать слез, и они струились по его щекам, смешиваясь с капельками пота в длинные влажные дорожки. И тут вдруг руки погибшего бойца дернулись, и обняли плачущего товарища.
– Живите… братья…
Слова были сказаны совсем тихо, потому что разорванные легкие не могли обеспечить достаточного для голосовых связок напора воздуха, но их все равно услышал не только страдающий военный, но и несколько других.
Парень отшатнулся от ожившего покойника, и резко развернулся ко мне, сверля ненавидящим взглядом, полных горьких слез. Он будто бы хотел обвинить меня в том, что я издеваюсь над ним, играя с телом его павшего друга. Но, похоже, мои округленные в удивлении глаза сумели убедить его в том, что я тут не при чем.
– Ты… слышал?! – Голос бойца дрожал и срывался, но его это, видимо, нисколько не заботило. – Он… он ответил мне!
– Слышал… – Сказал я. – это было странно.
– Это ведь не ты заставил его?!
– Мне, по-твоему, делать нечего, Шестой? Ты поговорил, как хотел? Может, теперь отстанешь уже от меня?
– Да, точно… прости… Спасибо тебе, Аид!
От переизбытка чувств, боец хлопнул меня по плечу и назвал тем именем, которое я, вообще-то, просил не употреблять. Но его воодушевление было так велико, что он, казалось, вовсе и не заметил этого. Получивший моральную разрядку солдат вернулся в строй, заняв место в боевом порядке, и всем своим видом демонстрировал готовность вступить в схватку с противником.