Мелодично звонил колокол.
Священник, молодой, узколицый парень с яркими глазами маркадо, выпевал слова господней мессы.
Растерзанный лагерь привели в порядок, тела погибших лежали в ряд, накрытые плащами.
У раскрытой полотняной палатки, в которой шла служба, стояли рыцари с непокрытыми головами.
Светлые, темные, рыжие головы. Золотая. Тальеновы вороные пряди.
Ворран, притащившийся из лазарета, со злым, бледным лицом, узкие губы сжаты, глаза темны.
Второй священник-вильдонит сидел у походной исповедальни — попросту пары досок с решетчатым окошком, установленных на распорках, принимал покаяние у запоздавших. С другой стороны доски преклонил колени кто-то из хинетов, истово кивал, стучал в широченную грудь кулаком и покаянно встряхивал черноволосой головой.
Дилинь-дилинь, — снова зазвякал колокольчик над накрытым белой тканью алтарем.
Бомм! — ответил ему гонг.
— Святая заступница Невена, святые заступники Кальсабер и Альберен, предстоят за нас перед Господом, — кобальтово-голубые, как у всех Маренгов, глаза священника горели несокрушимой верой. — Да сохранит Он нас от всякого зла, укрепит души наши и дарует победу в грядущем бою, как даровал ее святому Кальсаберу в сражении с диаволом.
От всякого зла… от зла, которое ходит средь бела дня, упивается кровью, будоражит яростью сердца.
От зла, которому положено полвека гнить в могиле.
Зло, в которое мы так долго не хотели верить.
Я верю в силу меча и силу руки, которая держит этот меч. Я верю в слово рыцаря, в королевский приказ, в то, что правота торжествует всегда, рано или поздно.
Господь Всевышний, Амо Эспаданьядо, Господь мой, сжимающий обоюдоострый клинок в пронзенных гвоздями руках…
Что я сделал не так?
Отчего зло во плоти бродит меж моих людей, питая их страхом?
Священник поднял наполненную вином чашу, бережно, как величайшую драгоценность.
Он-то не боялся.
— …подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть кровь Моя, за вас и за многих пролитая во оставление грехов.