Странно, но я даже сумел ответить ему спокойным, почти мягким голосом:
– Докажите.
– Как? – спросил он. Голос его звучал устало. – Как, черт подери, вы хотите, чтобы я доказал вам?
– Посмотрите на меня.
Он застыл, упершись взглядом в пол у моих ног.
– Я не… Я не уверен, что этим можно достичь чего-либо, Гарри.
– О"кей, – сказал я, делая попытку встать. – Так как мне пройти к машине?
– Постойте! – Он поднял руку. – Ладно. – Он поморщился. – Ох, надеялся я, что обойдется без этого. Не знаю, что вы там увидите… Не знаю, сможете ли вы после этого относиться ко мне по-прежнему.
– Ерунда, – отмахнулся я. – Только нам лучше сесть.
– Сколько времени это займет?
– Несколько секунд, – ответил я. – Хотя покажется, что дольше.
Он кивнул. Мы уселись на пол в паре футов друг от друга – у стены под портретом моей матери. Томас глубоко вздохнул и поднял свои серые глаза на меня.
Глаза – окна в душу. Нет, буквально. Чей угодно взгляд в упор заставляет вас почувствовать себя довольно неуютно. Не верите – попробуйте сами: загляните в глаза совершенно незнакомому человеку и не отводите взгляда до тех пор, пока не почувствуете, как подаются барьеры между вами, заставляя вас неловко умолкнуть, а сердца – забиться чаще. Глаза многое рассказывают о человеке. Они отображают эмоции, намекают на то, какие мысли роятся за ними. Едва ли не первое, что мы учимся распознавать в младенчестве, – это глаза тех, кто заботится о нас. С колыбели мы знаем, насколько они для нас важны.
Для чародеев вроде меня эффект от взгляда в глаза кому-либо еще сильнее; он даже опасен. Взгляд в глаза рассказывает мне все о человеке, о его сути. Я вижу это с такой ясностью, такой отчетливостью, что оно навеки запечатлевается, словно выжженное у меня в голове. Я вижу тех, с кем встречаюсь взглядом, насквозь, до самого дна, – и они видят меня точно так же. При этом невозможно скрыть что-либо, невозможно обмануть. Ну, конечно, я не вижу все до единой мысли, все до единого воспоминания – но я вижу нагую душу, нагие эмоции, и они говорят мне все о том, с кем и с чем я имею дело. Не самый тонкий инструмент, но более чем достаточный для того, чтобы понять, искренен со мной Томас или нет.
Я встретился взглядом с серыми глазами Томаса, и барьеры между нами рухнули.
Мне показалось, я стою в келье… такую могли, наверное, оставить где-нибудь на Олимпе тамошние вымершие боги. Все вокруг меня было сделано из холодного мрамора – белоснежного и угольно-черного. Пол казался огромной шахматной доской. Тут и там стояли скульптуры из такого же камня. Капители мраморных колонн терялись в полумраке над головой. Потолка я не видел. И стен тоже. Освещение какое-то необычное: серебристое, холодное. Ветер жалобно завывал меж колонн. Где-то вдалеке погромыхивал гром, в воздухе отчетливо ощущался запах озона.
Посередине этой богом забытой руины стояло зеркало размером в добрые гаражные ворота. То есть «стояло» – не совсем верное слово: оно держалось в серебряной раме, казалось, выраставшей прямо из пола. Перед зеркалом – молодой человек с вытянутой перед собой рукой.
Я подошел поближе. Шаги мои отдавались в колоннах гулким эхом. Я подошел к молодому человеку и пригляделся к нему. Это был Томас. Ну, не тот Томас, каким я видел его своими глазами, и все равно я понимал, что это Томас. Эта версия не отличалась убийственной красотой. Лицо казалось чуть попроще. И взгляд производил впечатление слегка близорукого. Лицо его исказилось от боли; плечи и спина напряглись словно от непосильной ноши.
Я заглянул мимо него, в зеркало. То, что я там увидел, относилось к тем вещам, о которых предпочел бы забыть. Однако не мог.
Комната в отражении на первый взгляд напоминала ту, в которой я стоял. Однако, приглядевшись, я понял, что материалами для нее послужили не белый и черный мрамор, а темная запекшаяся кровь и выбеленные солнцем кости. Там, в зеркале, стояло прямо напротив Томаса странное создание. Гуманоид, плюс-минус одного роста с Томасом; от кожи (шкуры? оболочки?) исходило легкое серебристое сияние. Съежившаяся словно перед прыжком тварь казалась гротескным чудищем из страшного сна и в то же время завораживала жуткой какой-то красотой. В ослепительно белых глазах полыхало безмолвное пламя. Тварь не сводила с Томаса взгляда, полного ненасытного, жадного аппетита.
ebooksa