Обряд на крови

Я оглянулся. Пистолет его опустился, но все еще смотрел в нашем с Эбинизером направлении.

– Ваше слово тоже, Кинкейд.

– Я ведь на вас сейчас работаю, Дрезден, – произнес он. – Считайте, что вы его получили.

– Тогда уберите пушку.

К моему удивлению, он повиновался, хотя его пустой взгляд оставался прикован к Эбинизеру.

– Что это, черт возьми, за штуки такие? – прорычал я.

– Самозащита, – все тем же ровным голосом отозвался Кинкейд.

– Не вешайте мне лапшу на уши, – возмутился я.

– Самозащита, – повторил Кинкейд, и на этот раз в голосе его слышалась злость. – Знай я, что ваш гребаный водила – Черный Посох Маккой, я бы уже находился в соседнем штате, Дрезден. Я не хочу иметь с ним дела.

– Боюсь, для этого поздновато, – заметил я и хмуро повернулся к Эбинизеру. – А вы что делаете?

– Разбираюсь с проблемой, – ответил старик. Убирая дробовик обратно в пикап, он не сводил взгляда с Кинкейда. – Гарри, ты ведь не знаешь, что это, – рот его скривился в брезгливой гримасе, – за тварь. И не знаешь, что он натворил.

– Уж кто бы говорил, – отозвался Кинкейд. – Как это ты расстарался в Касаверде, кстати! Русский спутник в качестве симметричного ответа за Архангельск. Красиво, ничего не скажешь.

Я резко повернулся к Кинкейду:

– Прекратите.

Кинкейд встретил мой взгляд невозмутимо, даже с вызовом.

– Прошу разрешения вступить в философские дебаты с этим лицемером, сэр!

Злость захлестнула меня багровой волной. Не успев даже осознать, что делаю, я придвинулся вплотную к Кинкейду – так, что мы едва не касались носами.

– А ну заткните свой поганый рот! Этот человек принял меня к себе – единственный на всем белом свете – и, возможно, спас этим мою жизнь. Он научил меня настоящей магии – тому, что жизнь важнее убийств и власти. Может, вы и крутой мужик, Кинкейд, но вы и грязи не стоите с его чертовых башмаков. Если уж на то пошло, я променяю вашу жизнь на его, даже не задумавшись. И если увижу, что вы пытаетесь еще раз спровоцировать его, я вас сам убью. Ясно?

Последовала секунда – долгая секунда, на протяжении которой наши взгляды, встретившись, начали втягивать нас в душу друг другу. Должно быть, Кинкейд тоже почувствовал это. Его взгляд скользнул в сторону, а потом он отвернулся и снова принялся рыться в какой-то из своих коробок.

– Я понял, – произнес он.