Лучшее за год 2007. Мистика, фэнтези, магический реализм ,

— Ладно. Извини. Все равно в следующем месяце у меня будет свой угол.

— О да. — Она игриво подтолкнула меня бедром. По крайней мере, в этом она была не настолько уж христианкой. — Вот будет здорово, правда?

Я воспользовался шансом наклониться и поцеловать ее как следует. За последние пару дней мне выпадало чертовски мало драгоценных возможностей. Это как большой глоток воды после засухи; ее руки крепко обвили мою шею, а наши тела плотно прижались друг к другу.

Дверь гостиной открылась, повернулась кухонная ручка — на матовом стекле вырисовывался размытый силуэт Дженис. Мы едва успели отпрянуть друг от друга, как она вошла: с непроницаемым лицом, с глазами, подобными двум маленьким черным видеокамерам, перебегающим туда-сюда, туда-сюда, с меня на Карен и обратно.

— Карен, у тебя есть минутка? — поинтересовалась она.

Карен шагнула к матери, и они обе вышли в коридор. Дверь захлопнулась, и я уловил лишь обрывки странных фраз:

— …кошки с собаками… под моей крышей… помни… сидите дома… не хочешь, чтобы он увидел что-то, если что-то произойдет…

Карен вернулась — подавленная, с поникшей головой. Я ласково прикоснулся к ее руке, но она не ответила, она продолжала молчать даже после того, как ее мать опять прошла в гостиную. Я стиснул зубы, тихо кипя, но сделать ничего не мог. Не мог рявкнуть, не мог заорать от ярости, не мог ничего расколошматить; я обязан осторожно вытирать посуду, обязан осторожно класть тарелки на место; один срыв — и все станет только хуже. Ничто не должно нарушить безмятежную гладь поверхности, сломать показное спокойствие. Все должно быть тихо-мирно, ладно-складно. Или, по крайней мере, должно выглядеть и звучать так. Только так. И не важно, что там гноится под маской.

И все же я продолжал думать о том, что услышал ненароком. Большая часть слов Дженис была мне кристально ясна — таких фраз вполне можно ожидать от чрезмерно оберегающей свое чадо мамаши — или просто от назойливой клуши, в зависимости от того, насколько снисходительным (или наоборот) ты себя чувствуешь, а я уже начинал терять свою терпимость. Но последняя часть ее речи оставалась загадкой.

«…не хочешь, чтобы он увидел что-то, если что-то произойдет».

Какого черта это должно означать?

Остаток рождественского дня тянулся мучительно. Дженис состряпала из остатков индейки сэндвичи и пустила их по кругу. Я вытерпел ряд разномастных шоу, включая выступления каких-то вкрадчивых, набивающих оскомину поп-групп из тех, что так любят четырнадцатилетние, — да-да, из тех, что иногда отчего-то пользуются успехом у людей, которые, казалось бы, должны иметь чуть больше здравого смысла. Похоже, Карен они нравились — и, что удивительно, и Дженис тоже. Насчет Мартина — понятия не имею. Он просто сидел в своем кресле, прихлебывал чай и тупо пялился в экран, иногда вяло хихикая.

Мы с Карен то и дело ухитрялись обменяться улыбками или перемигнуться и все время скромно держались за руки. Но, будь я проклят, та моя рука, на которой я носил часы, оставалась свободной. Тайком, когда я был уверен, что никто на меня не смотрит, я поглядывал на стрелки, пытаясь определить, скоро ли можно будет вежливо извиниться и пойти спать. Все что угодно — только не это. Что там дыбы, и раскаленные докрасна клещи, и горящая сера — ад покажется тихой воскресной ночью, когда твоя девушка в доме своих родителей смотрит телевизор. Тебе не остается ничего, кроме как отправиться в постель.

Было около половины десятого. Я решил, что наверняка смогу удалиться, когда пробьет десять, и пытался больше не кидать взглядов на наручные часы без крайней необходимости. Нежно сжав ладошку Карен, я улыбнулся, неистово желая поцеловать ее.

И тут снаружи раздался шум. Я расслышал крики, суматоху и топот, даже несмотря на гудение телевизора. Кто-то громко забарабанил в переднюю дверь. Дженис вскочила и быстро вышла в коридор.

Это была первая фальшивая нота — ладно, вторая, если хотите вплести в узор окончание вечерней проповеди. Дженис двигалась слишком порывисто и, кажется, нервничала. На лице ее проступил страх. Не досада. Если бы я услышал такой гомон и стук в дверь в рождественскую ночь, я в первую очередь предположил бы, что ко мне ломятся подвыпившие гуляки, и, наверное, даже не позаботился бы отпирать.

Передняя дверь открылась, у входа забормотали неясно слышные возбужденные голоса. Через минуту Дженис вернулась в гостиную, накинула пальто и бросила Карен ее дубленку:

— Идем.

Карен перевела взгляд с меня на нее.

— Но, мама…