Банкир

— Нам бы не гнать особо. Чего теперь… Дело сделано…

— Ямщи-и-ик не гони лошаде-ей… Нам не-е-екуда больше спешить… Нам не-е-екого больше любить…

— Не, гнать нельзя… Опасно. Поземка, ветер… Погода собачья…

— Погода-то в самый раз… — вздохнул старший… — А вот жизнь…

* * *

Припорошенная снегом ночь неслась под колеса стремительно, как поземка.

Зеленое мерцание приборного щитка, темень, дальнее ощущение моря… Его не видно, его чувствуешь, как присутствие некоего живого существа, куда более мудрого, доброго, чем люди.

Тьма. Постоянная тьма сопровождает Россию уже несколько лет… А сейчас…

Глубинная Россия словно отгородилась от сияющей огнями богатой Москвы и живет своей, скрытой, непонятной и непостижимой жизнью… Днями — неприветлива, сутолочна, по мелочам — злобна и нетерпима, ночами… Что-то ей мнится ночами в редком свете фонарей, заметаемой вьюжной поземкой, засыпанной снегом, снегом, снегом…

— Дор… Мне так грустно… — Девушка прикурила сигарету… — Михеич, вот он — мудрый, очень сильный и очень одинокий человек… Невероятно, до чего одинокий… А мне — мне всего двадцать три, а я ничегошеньки не понимаю в этой жизни… И чувствую себя не менее одинокой… И порой кажется, что это уже навсегда… Почему?.. Мне ничего не хочется, мне ничего не надо, мне все постыло… Жутко постыло… Знаешь, ты извини, я выпила много лишнего, но…

Так хочется, чтобы было красиво, волшебно, чтобы… Я не могу этого объяснить, я это просто чувствую… Иногда — удается, чаще — нет… Наверное, я порядком выпила и болтаю много лишнего, но разве красота — это лишнее?..

— Все беды, милая барышня, внутри нас. Как и все счастье, на которое мы способны.

— Да знаю я это… Если кто взглянет на мою жизнь со стороны, скажет — девка с жиру бесится… Не припекало… А только — я не хочу жить никак, будто красивая птичка в красивом вольере среди декоративных кустарников… Ты бывал в московских новомодных забегаловках?

— Думаю, да.

— Ну тогда ты понимаешь… Эти разъетые «хозяева жизни», эти девчонки, похожие на нарядных кукол, со страхом ожидающие «капризного ребенка», который и будет с ними играть… Хорошо, если попадется тихий, и будет просто раздевать, и поместит в красивую комнатку, и будет демонстрировать друзьям, как украшение коллекции, или даже — сочтет талисманом и станет таскать по миру… А если тот «дитятя» будет капризный или жестокий… Ведь многим так хочется узнать, что у их игрушки внутри. И почему она говорит именно эти слова, а не другие?.. А это можно узнать, только поломав ее… И — ломают… И — идут себе дальше, этакими «викторианцами» по жизни, торопятся успеть… На Пир Победителей, куда не бывает приглашений, где каждый должен занять свое место сам… А когда они уже прорвутся за этот вожделенный праздничный стол, то остается от них только оболочка, полная разочарования и нечистоты, но эти богатые манекены давно не способны понять, что уже перестали быть живыми… Они автоматически двигают челюстями, перемалывая цыплят, бифштексы, эскалопы, в модных закрытых кабаках, в модном обрамлении из «вечнозеленых кустов», так похожих на погребальные венки, и их пустые, как латунные пуговицы, глаза тупо отражаются в зеркальных стеклах… А на подмостках кривляется, изгибаясь, очередная девчонка, и манекены ловят кайф уже оттого, что она — живая… Пока — живая… Пока…

Лена замолчала так же внезапно, как и начала говорить. Прикурила новую сигарету от бычка, затянулась, выдохнула:

— Странно… Все — странно… И дорога эта, и ты, и перстень на пальце, и Михеич, и снег, и море, и все… Извини, Дор, я выпила слишком много сегодня…

Как и вчера… Порой мне кажется, я спиваюсь… И все равно — это лучше, чем колоться… У меня одна знакомая ширяется, предлагала мне попробовать…

Знаешь, что меня спасает?.. Обыкновенная брезгливость… И еще — я врачей боюсь… С детства. И уколов. Знаешь, когда-то, я еще в школе училась, классе в первом или во втором, пришли из больницы нам прививки от чего-то делать. Под лопатку. И то ли я костлявая была, то ли тетка, что колола — больно злая, только как она прикоснется ко мне, кожу спиртом смазывать — у меня аж мурашки, и всю спину сводит от страха… Стала колоть — больно ужасно, мышцы деревенеют, я вырываюсь… Игла поломалась… Тетка та — ругалась жутко, была б ее воля — избила бы точно… Потом меня аж втроем держали, пока ту прививку вкололи… Я тебе не надоела еще?

— Нет.

— Вот… И это тоже… Постоянно боюсь быть навязчивой и оттого, наверное, и становлюсь такой…