Банкир

— В Ташкент! Город хлебный! — Кивнул на лежащего в крови охранника:

— Этот уже поинтересовался… — Молча, с железякой наперевес, двинулся к худощавому…

Вдруг — словно запнулся обо что-то, чуть приподнялся на носки и рухнул ничком в грязный снег. На лбу образовалось аккуратное отверстие.

— В Ташкент — так в Ташкент… — пожал плечами худощавый. Он выстрелил навскидку, не целясь, из длинного пистолета с глушителем, попал сразу, но на лице не отразилось никаких эмоций: ни «мандража» от убийства человека, ни гордости за мастерский выстрел. Так же равнодушно он подошел к лежащему на спине охраннику и, почти не двинув опущенной рукой с оружием, снова спустил курок.

— До кучи, — равнодушно констатировал он. — На том свете договорите, братишки… — Обернулся к двери, крикнул:

— Кромвель, вали сюда… Порядок наводить будем.

Глава 38

— Круты, как поросячьи хвосты! — сплюнул Серега Рыбаков втискиваясь в палаточку.

— Что-то ты грозен… — хмыкнул Батя. — Не прокололся?

— Кабы прокололся — уже бы на «перо» нанизали…

— Шустрые ребята?

— Не то слово. Стылые. Этаким человека «чикнуть» — как два пальца обмочить. Наши отморозки рядом с ними — просто романтики, ходить им конем!

— Ты по существу давай… Работа у них такая?

— У всех работа такая, а только… Короче — подгреб я к ним, они как раз с ужина уходили, базар развел: дескать, куртки — новье, пакистанская шерсть, тьфу, кожа… А эти — смотрят, как сквозь меня, ни интересу в глазах, ни движения на лицах, будто не люди — манекены! Ты знаешь, Батя, я парниша не из трусливых и такую падаль вязал — хуже нелюди, а эти… Короче, ощущение такое, будто с роботами общаешься, яйца куда-то в пятки уходят и не страх даже чувствуешь, а какую-то истому холодную… Будто щас раз — и не будете тебя, ни на этом свете, ни на том…

— Рыба, да ты прямо поэт стал, — снова хмыкнул Батя. — Ты мне личный состав не деморализуй, ты дело говори…

— А я дело и говорю: мочить их надо, мать их, вот и все подходы…

— Так по чью душу они приехали?

— Видать, того паренька, что с девкой в койке кувыркается… Вот щас я с ним местами не поменялся бы и за «арбуз»[3]… А вооще — им живая душа — вроде куска мяса на разделочном столе… Если знают они что вообще про душу…

— Хорош лирику разводить, карась хренов! — прикрикнул на этот раз Батя. — Что конкретно предлагаешь?

— Я же сказал: мочить. Немедля. Без сантиментов. Или — когти рвать, и тоже сейчас, не то они нас прямо в этой «консервной банке» на вертел наколют! Одна очередь — и привет родителям. Бать, ты не хмурься, я не нагнетаю и не паникую, я дело говорю! Вроде работал я под «баклана» по полному профилю, а эти смотрели так стремно, как смотрят на мента ряженого, и только на старшого своего поглядывали: уже кончать парнишечку или повременить?.. Причем сомнений в том, что кончат они меня, здорового и не самого беззащитного мужика, влегкую, на лицах не читалось… Короче, потоптался я там, как конь перестоялый, для блезиру потыкался к другим, ну и взад побрел — фиг ли там ловить, окромя пули?