Любовь и доблесть

22
18
20
22
24
26
28
30

Сначала Даша не чувствовала ничего. Голова была тупой и вялой, словно обложенной со всех сторон влажной ватой; чуть-чуть ныло сердце, чуть-чуть першило в горле. Она помнила только, как села в машину, успела тронуть, а потом чья-то рука возникла перед лицом, прижала какую-то пряно пахнущую тряпку, и девушка погрузилась в удушливое марево.

Потом она почувствовала, что едет в большом автомобиле, на заднем сиденье.

Сколько прошло времени, она не знала. Потом автомобиль остановился; ее выволокли наружу, подвели к какому-то допотопному фургончику, зеленому, но с красным крестом на боку. Один из парней сказал кому-то внутри:

– Гнутый, не спать! Барышня во всем блеске. Принимай.

– Как обычно? – спросил тот.

– Нет. Это особый случай.

– Типа тихушницы?

– Во-во. Типа.

– Марат, ты чего, опупел, в таком прикиде ее везти? – спросил Гнутый – долговязый сутулый детина, запахнутый в несвежий белый халат. Он вывалился из фургона, согнувшись в три погибели, и не потому, что был очень уж высок – просто нескладен, костляв, и руки болтались вдоль узкого туловища словно кривые жердины.

– Да, прикид не левый. – Марат оглянулся на товарища в салоне автомобиля:

– Чего-то мы недодумали, а, Матрос?

– Не наше дело – думать, – меланхолично отозвался тот. – Думают те, у кого деньги. А нам только платят.

Гнутый покопался в машине, выудил откуда-то джинсы и свитер, кроссовки, подал Марату:

– На. Пусть в это переоденется.

– Что за тряпки?

– А, валялись тут. Похожий случай. Девка одного бычары начала артачиться, то-се, ну мы шмотки с нее содрали вместе с бельишком – как шелковая стала. – Гнутый лакомо почмокал губами.

– Эта как пугало в них будет.

– А нам что, лучше надо? Клиентка в самый раз.

– Ты слышала? – Марат дернул Дашу за рукав. – Снимай жакет, платье.

Наденешь вот это.