Любовь и доблесть

22
18
20
22
24
26
28
30

– В каком смысле?

– Да так. Размышляю.

– Ты очень мрачно размышляешь.

– Обстоятельства, знаешь ли, способствуют. А кто руководит у Головина той службой, что «светленькая»?

– Дядя Вася. Василий Ильич Панкратов. Но люди, что заняты личной охраной – моей и папы, подчиняются совсем другому человеку.

– Кому?

– Саше Зуброву.

– Кому?!

– Александру Сергеевичу Зуброву. Ребята еще его называют Зубром.

– Среднего роста, волосы светло-русые, жесткие, на висках седина, резко очерченные скулы, глаза темно-серые, широко расставленные, лоб высокий, чистый, нос прямой, подбородок крепкий, скорее квадратный, на подбородке – ямочка.

– Ну да, это он! Вы знакомы?

Данилов помрачнел так, словно померк свет. Произнес медленно:

– Мир не изменился. Добрые дела наказуемы.

– Ну точно! – отозвалась Даша. Она смотрела на дорогу и не заметила перемены в состоянии Данилова. – «Добрые дела наказуемы». Его любимая поговорка. Ее даже папа перенял. А уж охранники – те вообще... Повторяют к месту и не к месту.

– Но ведь это не правда?

– Что? – переспросил Олег, зацепенев.

– Добрые дела потому и добрые, что за них воздается добром.

– Ага.

– А откуда ты знаешь его?

Олег помолчал, выдавил сквозь зубы: