– Может, это и есть настоящее понимание?
– До поры. Только до поры. А настоящего понимания нет, не было и не будет.
Разве что в романах. Потому и люблю литературу: она по-доброму лжива и тем – мудра.
Господа! Если к правде святой Мир дороги найти не умеет, Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой!
Вот, пришло в голову... Какая-то пошлая, затасканная цитата. Не помнишь откуда?
– Из Пьера Жана Беранже. «Безумцы».
– Точно, безумцы. Все мы. Вот порой смотрю я на здешние Звезды, на это небо, и звуки ночного города слышу, города чужого, немилого, и приходит мысль: кто я? Что нужно мне здесь? Где мой дом?
– Ты тоже загрустил, боец.
– Это из-за тебя. Ты умеешь слушать. – Зубров вздохнул. -. Люди, когда вспоминают детство, светлеют душой: их дом там. Я тоже – светлею. И вспоминаю маленький городок Борисоглебск, и детский дом, и ровные ряды наших кроваток...
Что еще? Как меня наказывали совсем маленьким за то, что не желал я жрать тот молочный кисель, который и молочным был только по названию... Давился, воспитательница силком впихивала в меня эту скользкую белесую массу, и желудок сводило от отвращения... А вообще – голодно было, директорша-крыса воровала, вот и был для нас главный человек – уборщица баба Клава: она на свои хлеб покупала, сушила на плите черные сухарики и нас подкармливала. Ничего не помню вкусней. Черный сухарик, да с солюшкой... – Сашка улыбнулся, но улыбка его вышла совсем невеселой. – Все это и есть Родина.
А помнишь, как под Кандагаром томились?.. Рассказать, что на войне самое тошное – ведь не поверят, не романтично... А там – тупая до безнадеги скука, нескончаемая, изо дня в день, из месяца в месяц, и кажется, что и нет на земле никакой России, а есть только грязные базары, анаша, ханка... На караваны ходили бодро, чтобы от той унылой тоски не подохнуть... А у соседей за месяц – двое пострелялись. Честно скажу: как зима тогда началась, у меня тоже уплыла башка... Пару раз на автомат поглядывал да прикидывал, как понадежнее под подбородок приспособить, чтобы быстро. Здесь, по правде, такое тоже случается, но реже. Да и – с непривычки, или малярия та же. Для ниггеров она – как насморк, а у наших, тех, кто послабже, «кровлю» намертво сворачивает...
– И много здесь наших?
– Ну. Только, если уж по полной правде, какие они нам с тобой «наши»? Так, шпана, шушера, за пару «штук» горбатятся – охрана при рудниках, то-се. – Зубров хохотнул. – Мы для этих чернорожих махарадж знаешь кто? Негры! – Сашка чиркнул колесиком зажигалки, прикурил, выпустил дым. – Коньячку?
– Хороший?
– Славный. Франция, лет тридцати с гаком.
– Ты разбогател?
– Куда там. Так, перепало с княжьего стола. Зубров встал, разлил спиртное в коньячные «капли», вдохнул аромат:
– Богу – богово. К хорошему не только легко привыкаешь но и скоро. И еще... «Золотого сна» хочется. Или – алмазного...
– Ты ведь в страну алмазов приехал... – Зубров бросил на Данилова взгляд быстрый, зоркий и абсолютно трезвый. Данилов, опустив веки, смаковал коньяк.
– Уехать куда-нибудь в Австралию, – продолжал Зубров, – и не пустым уехать, с казной, да поселиться на берегу моря-окияна, да с опрятной милой женой, и детишек завести, и собаку лохматую... Австралия – это очень далеко.
ebooksa