И если ты отважен – будет еще площадка, где можно передохнуть, но только передохнуть, не больше: да, здесь трава зеленее, здесь уютнее и теплее, и круг неба наверху шире, и по ночам видны новые созвездия... Но ты не можешь охватить весь небосвод, ты не видишь закатов и рассветов, а это значит – снова вперед!
Вперед и вверх! И – снова стены начнут сжиматься, и ртом будешь хватать тяжелый воздух, и неминуемым будет казаться падение, и иногда спасительной – гибель! Но ты дойдешь, если хочешь дойти!
Данилов любовался Дашей: лицо ее раскраснелось, глаза блестели, движения были легки, уверенны, грациозны... Внезапно она остановилась, замерла; слезы мелькнули на ресницах.
– И все равно я боюсь... Я и тогда сказала папе: боюсь. Я самая обычная и больше всего боюсь одиночества; раньше вот боялась потерять его, как потеряла маму, теперь вот еще и тебя... Боюсь твоих снов и... ревную тебя к ним. Боюсь, что ты пропадешь в них и не вернешься ко мне... Но... Страх этот сладкий: мне есть что терять. Многим и этого счастья не дано. Их потери измеряются совсем куцыми достижениями; если душа неспособна любить, то ей по большому счету и терять нечего, вот они и крохоборничают. Чтобы ледяной холод безразличия не жег стылую, как склеп, душу, они заваливают ее всяким хламом из пластмассовых чувств и пластиковых эмоций... Видеть это и тоскливо, и противно... Даже мои ровесники и те... Наркотики, водка... Это как костыли для безногих. Мир и 6,63 того стремится превратить нас в скотов, глупо помогать ему в этом, правда?
– Правда.
– А мой папа... Мне тогда стало обидно: ведь все, что он говорил, он говорил о мужчинах. А я? – Даша улыбнулась смущенно:
– Тогда я додумывала сама.
Да, только мужчины могут созидать и приумножать, мы для того, чтобы сохранять... Вот случается искра между двумя живущими, и появляется огонь и становится любовью, и женщина должна сделать все, чтобы он не угас, чтобы был очаг и согревал всегда... Мужчины – другие: вам назначена доблесть, но без огня любви она холодна, как сталь, и превращается в жестокость: никого вы тогда не щадите, ни других, ни себя... Но и наша любовь пропадет без восхищения вашей отвагой – заглядываться на неприступные вершины и покорять их!
Даша помолчала, сказала тихо:
– Вот и все, что важно в мире: любовь и доблесть! Пока они будут, и мы будем. Всегда! Люди! Ты понимаешь?
– Да.
– Да... – Глаза Даши вдруг потускнели, она присела на низкий табурет, пригорюнилась. – И все это слова, слова... Все детство я жила среди слов. И потому совершенно не знаю людей. Ну вот люди: ходят на работу, чем-то занимаются после... Но – чем? Что их интересует, что волнует, чего они хотят, чего боятся? Странно, раньше у меня и мыслей-то таких не было, я была словно загипнотизирована своими дочерними обязанностями – учиться, учиться и учиться – и своей скукой! Мне казалось, жизнь проходит мимо. Вот я – в этой жизни, и – что? Честно? Мне больше всего на свете хочется выбраться отсюда, посидеть в зимнем саду в нашем особняке, поплавать в бассейне, поболтать по телефону...
Вон там, в соседнем дворике, тетка стирает белье и ругается матом, а муж ее пьян с утра и неопрятен, и не нужна она ему, и он ей тоже не нужен...
– прочла Даша со слезами в голосе, потом прошептала еле слышно:
– Мне страшно... Я очень хочу домой, но уже не знаю, где мой дом и есть ли он вообще.
Мне кажется, я потеряла его навсегда, и пусть тот дом был сиятельным и немного нездешним, как декорация из рождественской сказки, но другого у меня нет. – Даша подняла голову, попросила:
ebooksa