Любовь и доблесть

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что?

– Болгарский виноградный спирт. Арманьяк. Как ни странно, Головин был до него большой охотник. Говорил, прочищает мозги. Правда, он потреблял наперстками, а тебе, Данила-мастер, стаканами придется. – Кивнул помощнику:

– Найди, принеси.

– И – закусить, – в пьяном кураже махнул рукой Олег.

– Ты не хочешь узнать, что будет потом?

– Похмелье.

– Оно будет сквернее, чем тебе представляется.

– Почему? – удивленно приподнял брови Данилов.

– Я должен знать все, что варится в твоих изобретательных мозгах. Если ты кодирован на подобное вмешательство какой-то из контор, то лишишься рассудка.

Если нет – тоже: экономить препараты я не буду. В любом случае станешь безопасен. Это лучше, чем смерть.

– Полагаешь? Да ты гуманист, умник. Поди, ночами Эразма Роттердамского почитываешь под одеялом? И заныканными из столовки галетами хрустишь?

Улыбка зазмеилась по губам Корнилова.

– У тебя истерика, Данилов. Я доволен. Остаток жизни ты проведешь в сумасшедшем доме. Ты здоров, лет сорок протянешь при хорошем режиме. А то и все пятьдесят.

– А ведь так славно беседовали...

– Знаешь, почему я все это сделаю?

– Потому что ты – урод.

– Такие, как ты, Данилов, меня раздражают. Сильно раздражают. Вы везде и всегда ведете себя так, будто мир принадлежит вам. Даже теперь. Из-за таких, как ты, я всегда чувствовал себя убогим. Но я не убогий. И довожу до конца любое дело.

– Хороший тост. Я бы тебе поаплодировал, но одной рукой это сделать сложно.

Иннокентий появился бесшумной тенью, поставил на стол перед Даниловым бутыль и удалился.

– Ну что? Кушать подано: наливай да пей. Только бутылкой не кидайся.