Арестант,

Наступил девяносто пятый год… Страшно он начался, трагично, кроваво. Хмельная, в новогоднем угаре, держава даже и не заметила позорного провала в Грозном. Пили, жрали, чокались и пялились в голубые экраны. В Чечне уже погибали мальчишки, горели танки… С голубых экранов кривлялись какие-то морды — отвратительные, продажные, безголосые и бесполые… Похожий на эрегированный член, с каждого канала торчал самодовольный Зайка моя. Вертел ягодицами Боря М. в дамском бельишке. Не менее бойко вертел жопой лучший министр обороны всех времен Паша Г. У Паши получалось даже лучше, чем у Бори.

Девяносто пятый начался с крови. И так продолжался. Первого марта в Москве убили Влада Листьева. Трезвый Ельцин произнес гневную речь. Насчет преступности. Хорошо сказал, некоторые поверили… Хотя, конечно, больший ажиотаж вызвали новые американские стодолларовые купюры. Ну, там… пятидесятилетие Победы… пустяк! Маленько тряхнуло общество в середине июня от Буденновска. Боевики Басаева беспрепятственно прошли ПЯТЬДЕСЯТ ДВА поста! Пятьдесят два поста миновала колонна с чеченцами и захватила несколько сот заложников в больнице на русской земле!

— Э-э, хорош базарить… когда баксы начнут менять на новые? А?

Беспрецедентный трагифарс разыгрывался на территории самой большой в мире страны. Хотели как лучше, а получилось как всегда.

Но насчет борьбы с преступностью ЕБН не обманул: из Матросской тишины преспокойно сбежал Солоник. Зато наконец-то арестовали Японца. Правда, не у нас, а в Нью-Йорке… Правда, не МВД, а ФБР. Но какая разница?

А Боб Кемеровский написал русскую народную песню «Братва, не стреляйте друг друга». Ну, конкретно так!… Вроде как призыв к национальному примирению.

…Суд над журналистом Обнорским состоялся в августе. Прошел он буднично, без фурора, в один день. Дали три года. Для первой судимости это, конечно, перебор. (Через месяц состоится суд над небезызвестным Александром Ивановичем Малышевым — всего-то месяц. Дважды судимый за убийство Александр Иваныч получит за пушку два с половиной года и будет освобожден из-под стражи в зале суда.)

Андрей не хотел писать кассационную жалобу — адвокат настоял. Спустя полтора месяца из горсуда пришел отказ… Адвокат был поражен, Обнорский — нет… Стояли звери около двери. Они кричали…

22 ноября отправился Андрей Обнорский по этапу. Дали ему в дорогу сухой паек: полбуханки хлеба. Сверху на хлеб насыпали сахарного песку. На песок положили хвост селедки. Думаешь, читатель, что это авторская выдумка? Думаешь, что таких сухих пайков не бывает? Ну, извини!

Этап Андрей почти не запомнил. Да и что там запомнишь? Автозак довез его к тупику на задворках Финляндского вокзала. Из холодного чрева машины без всякого перехода он оказался в жарком и смрадном столыпинском вагоне. Шустро-ленивый конвой, шмон — и отдельное купе. Впервые за год с лишним он остался один… Условно — один… Передняя стенка купе — решетка. Но все же он был в этом боксе один. Инструкция ГУИН запрещает этапировать БС вместе с прочим спецконтингентом. А уж спецконтингент забивали в боксы по восемь-девять человек. Так что ехал Андрей двое суток до Екатеринбурга, можно сказать, первым классом.

Спецэшелон МВД N 934 мчался по бескрайнему заснеженному пространству. На восток, на восток, на восток… Туда, где за Уральским хребтом дымит своими трубами город Нижний Тагил. Туда, где лежит в морозной дымке схваченная шестислойным периметром ментовская зона УЩ 349/13.

Впереди у Андрея Обнорского еще тысяча километров пути, впереди ночевка в страшном Екатеринбургском централе, крик конвоя и лай собак… А пока спецэшелон МВД летит сквозь ночь под крупными яркими звездами. Прожектор локомотива рассекает темень и отражается в двух стальных ниточках рельсов, убегающих далеко-далеко. Гудят рельсы под страшной многотонной тяжестью эшелона, груженного человеческой бедой. Сроками груженого. Срока — тяжелый груз… Стучат колеса на стыках, гудят рельсы… Р-раз! И прошел эшелон, проскочил, умчался в вихре снежном. Красный фонарик на последнем вагоне становится все меньше, меньше, превращается в крохотную искорку… исчезает. Словно и не было никакого эшелона…

Два ярко-оранжевых снегоуборщика катили по улице не спеша, обогнать их не было никакой возможности. Над снегоуборщиками полыхали еще более яркие мигалки. Косо летящий пушистый снег выглядел при вспышках желтым. Снег валил уже сутки. Он покрывал тротуары, дороги, лежал плотными шапками на деревьях и крышах темных кирпичных домов. Снег летел мимо кукольно-красивых витрин, сообщающих о рождественских скидках и распродажах. У входа в магазин меховой одежды стоял здоровенный Санта Клаус. Напротив него встал пикет Гринпис. На большом плакате было написано, что носить шкуры убитых животных — варварство.

Снегоуборщики тащились медленно, и обогнать их не было никакой возможности. Женщина за рулем серебристого жука высмотрела боковой проезд справа, за снежной пеленой. Она показала правый поворот и нырнула в проезд. Конечно же, это оказалось ошибкой. Чистить не успевали даже центральные улицы, не то что карманы. «Фольксваген» проехал по снежной целине метров тридцать и застрял. Точно такую же ошибку совершил светлосерый «плимут», который ехал в том же ряду, что и жук, и был отделен от него парой машин. Однако водитель «плимута» понял свою ошибку, вовремя остановился.

Женщина в салоне жука попробовала дать задний. Колеса только глубже зарывались в снег. Из «плимута» за ней наблюдали трое мужчин. За снежной круговертью было ни черта не видать, но то, что жук застрял основательно, и так понятно. После нескольких бесполезных рывков назад-вперед женщина заглушила двигатель, накинула на голову капюшон и вышла из салона. Ноги сразу утонули в снегу больше чем по щиколотку. Дама осмотрела засевший автомобиль и беспомощно оглянулась. Потом она что-то пробормотала себе под нос, стукнула носком сапога от PellCuir по колесу и заперла дверцу «фольксвагена». Неловко побрела в сторону тротуара.

Седоватый неопределенного возраста мужчина в салоне «плимута» бросил через плечо назад:

— Прогуляйся-ка за ней, Ник. Представится случай — можешь войти в личный контакт. Я почти уверен — это она.

— А я нет, — сказал водитель. — Похожа, но не она.

— Тем более стоит проверить, — проворчал седой.

— Ладно, я пошел, — сказал с заднего сиденья третий.