Мент,

Как они с Сухоручко обходили квартиры соседей, он почти не помнил… двери, лица, испуганные голоса, любопытные голоса…

— Вот, Санек, херня какая, — сказал Сухоручко на улице. — И семья нормальная. Не алкаши, ничего такого… а вот! Беда.

— Золотой век, — сказал Зверев.

— Что?

— Нет… ничего. Просто — золотой век. Цэ девять руб сорок коп.

— Ты как, в порядке?

Смеркалось, в незамерзшей Фонтанке плавали утки. Мимо бесконечным потоком шли люди. На блестящем паркете лежал хвост обрезанной веревки. Значит, говоришь, нашел себе работу по душе?

— Эй, Саня, ты в порядке?

— Да, Михалыч, я в порядке.

— Ты… это… в голову не бери. Не бери в голову — быстро, брат, перегоришь. Пойдем-ка зайдем в «Щель». Негоже, конечно, в рабочее время… да ладно, не съедят, поди. Как?

— Пойдем, Михалыч, — пожал плечами Сашка.

— Вот и лады, — ответил опер, сунул в рот болгарскую сигарету и отвернулся, прикуривая.

— Тормози. Головой не крути.

— Что? — не понял Сашка.

— Башкой не крути, стой на месте, — тихо повторил Сухоручко. — Прикурить мы остановились, понял?

Сашка ничего не понял, но кивнул головой и остановился. И снова услышал голос капитана:

— Щипачи… двое, слева. Один в собачьей шапке. Только что передал другому кошелек. Видишь?

Мимо них прошли двое молодых мужиков — один в большой меховой шапке и серой куртке. Второй в черной вязаной шапочке.

— Да, вижу. А почему…

— Хорошо бы их пощупать, Саня… ты как? Сашка кивнул. Он снова посмотрел на карманников… эти двое ничем не выделялись из потока людей. Они шли, негромко перебрасываясь фразами. Неужели действительно воры?… Впрочем, Сухоручко можно верить — глаз у него наметанный.