Ультиматум губернатору Петербурга,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Пьющий, но не сильно…

— Не сильно, — повторит следак, не отрываясь от бумаг. — Не сильно… А скажите, может — больной? Странности там, и все такое…

— Нет, не замечала. Человек был культурный, вежливый.

— Да с жиру они бесятся, вот что! — скажет участковый, покуривающий у окна. Кивнут понятые: с жиру, с жиру.

— Может, и с жиру, — скажет прокурорский, оторвавшись от протокола. — Уже третий в этом месяце… Прочитайте и подпишите.

Металлический зов с Петропавловки никогда не долетает до городского морга на окраине, на Екатерининском проспекте. Где ты не один. Где ты уже не одинок.

И звучат шаги по набережным.

Шаги, шаги, шаги…

* * *

Птица дождался, пока Борис уйдет на работу. Он лежал, отвернувшись лицом к стене, дышал глубоко и ровно. Хирург долго брился электробритвой, потом плескался в ванной. Потом завтракал. В комнату доносился запах кофе. Птица терпеливо ждал. Для разведчика-диверсанта умение терпеливо ждать — неотъемлемая черта профессии.

Вчера вечером они неслабо выпили за ужином. Не то чтобы напились, нет, но спирт себя показал. Просидели до полуночи, поговорили. Это был нормальный разговор нормальных мужиков за бутылкой. Птица довольно-таки откровенно рассказал о своей жизни. Не все рассказал. Далеко не все. Он, вообще-то, посторонних в душу никогда не пускал.

Но вчера разобрало… Он уже чувствовал конец. Хотелось выговориться.

Наконец хлопнула входная дверь, щелкнул замок. Птица вскочил, тихо прошел в кухню и хлебнул воды из-под крана. Сухо было после спиртика в горле, сухо. Закурил. Сигарета в пачке оказалась последней. Стоя за шторой, он смотрел, как Борис вышел из подъезда и зачем-то обернулся на окна. Прощай, хирург. Спасибо. За все спасибо. Прощай.

Солодов наискосок пересек улицу и скрылся за углом дома.

Птица затушил в пепельнице окурок и начал быстро одеваться. Времени немного. Нужно успеть, пока не рассвело… Он оделся, нашел в холодильнике спирт. Сделал глоток и смочил ворот свитера. Посмотрел в зеркало. Да-а, видуха… Как раз то, что нужно. А в сочетании с выхлопом — полный улет. Он быстро вышел из квартиры. Ему еще предстояло вернуться, а ключей, разумеется, не было. Дверь пришлось оставить открытой. Чтоб не распахнулась случайно, он вложил под нее кусок картона. Проверил — держится. Теперь — быстро, времени нет.

Птица шел за ружьями. Он все для себя уже решил. Боялся только одного — что ничего не выйдет. В делах такого рода очень многое решает случай, фортуна, пруха, судьба… Называйте, как хотите. А выбора у него не было. Жить с таким грузом он все равно не сможет. Он шел, прижимаясь к домам, избегая освещенных мест. Человек, которого уже показывали на голубых экранах, может быть опознан любым школьником. Вероятность не высока, но она есть, и с ней нужно считаться.

А городок уже просыпался, по улицам ходили люди, катились машины. Недалеко от вокзала он едва не встретился с милицейским УАЗом, успел вовремя сделать шаг в сторону, спрятаться за деревом.

Ну-ну… обратно пойдешь с ружьями, а народа на улицах будет еще больше. И темнота перейдет в сумерки. И все может кончиться в один момент. Держите! — заорет кто-нибудь особенно ретивый. Или, наоборот, остолбенеет от встречи с матерым преступником и бочком-бочком побежит к телефону. И наберет 02. Дежурный объявит тревогу, какой-нибудь «Перехват» или «Кольцо». Капкан захлопнется, и шансов уйти будет очень мало. Ты на своей земле и стрелять в оперов не будешь. Щелкнут наручники и… ты никому не сумеешь доказать, что сам собирался сдаться. Но сначала встретиться с Дуче. Без этого ты не сможешь жить.

В лесу плавал туман. То густой, то порванный в клочья сумасшедшим декоратором. Он цеплялся за стволы деревьев, оставлял на них влагу, укутывал кусты. В тумане бесшумно двигался особо опасный террорист Воробьев.

* * *

Терминатор подкинул на руке рубчатый экзотический плод. Еще не конец, господа, еще не конец. Я уйду красиво. Мой прощальный аккорд прозвучит мощно. Органно. Семен облизнул сухие губы. Он сидел, одетый, на смятой постели. В правой руке — граната.

При взрыве тело феньки рвется на тридцать два фрагмента. Неровные куски чугунной рубашки летят во все стороны и врезаются в живую человеческую плоть. В тела, в головы, в руки, в ноги. В ноги! В ноги! Две гранаты — шестьдесят четыре осколка.