Журналист

— Рябов… — задумчиво протянул Андрей. — Это который из разведшколы, что ли?

— Да нет, в разведшколе — Ребцов. А Рябов — он в РВА работал, уехал в сентябре в Союз окончательно. Кстати, говорят, в Питер попал, на артиллерийских курсах теперь преподает. Скользкий был мужичок, все норовил всем аппаратским подряд в жопу без мыла влезть. Зато теперь — в Ленинграде, а не где-нибудь…

— А-а… — равнодушно поддержал тему Обнорский, — понятно… А что Илья с ним не поделил?

— Бог его знает. — Бережной явно был не прочь поговорить — до ужина еще оставалось минут сорок, телефон молчал, начальство отсутствовало, отчего же не потрепаться? — Я на них тогда случайно натолкнулся — в гурджийском городке у волейбольной площадки они стояли. Рябов, жена его и, значит, Новоселов. О чем там у них базар шел, я не слышал, но Илью аж всего перекашивало — он на них чуть ли не орал, прямо пятнами весь пошел. А Рябов и жинка его — кстати, красивая такая телочка, фигуристая, — те у него чего-то просили, Верка вроде даже как плакала, носом все время шмыгала. Ну а меня заметили — и замолчали. Вот это единственный был случай, когда Илья при мне плохо с кем-то говорил, обычно-то всегда улыбается, хохмочки запускает… Наверное, у него тогда уже нервишки пошаливать стали, вот и сорвался… Жалко парня. Чего он такую дурь удумал? Говорят, после Йемена у него крыша малость подтекала, накатывало иногда. А тут еще он с ремонтом этим как сумасшедший завелся — все квартиру пидорил, не отдыхал совсем. Вот и результат. Здесь, чтобы нервы нормальными были, нужно обязательно после обеда поспать часика два-полтора, вечером — партию в волейбол, потом нарды, телевизор — и в коечку. Тогда все о"кей. А надрываться — ни в коем случае, мне врач объяснял, что здесь тридцатипроцентная нехватка кислорода по сравнению с Россией. Деревьев-то нет, пустыня одна крутом. Вот и развивается болезнь такая — гипоксия называется, это типа кислородного голодания, на сердце сказывается, на мозге…

Подполковник говорил что-то еще, но Андрей его уже не слушал.

«Рябов, — повторял он про себя. — Рябов. РВА… Жена Вера. Вот он — конфликт. Только как узнать, о чем Илья с этими Рябовыми говорил, если они уже в Союзе? Просто невезуха какая-то!…»

— А почему Кирилла Выродина Зятьком кличут? Мы с ним в одном блоке живем, только видимся редко… — Обнорский увел разговор от Ильи. Как там Штирлиц говорил? «Запоминается всегда последняя фраза».

— А ты что, не знаешь? — удивился Бережной. — Ну ты даешь, а еще сосед. С таким человеком живешь… Он же за дочку генерал-полковника Шишкарева, замкомандующего сухопутными войсками, замуж вышел.

— Женился, — автоматически поправил Обнорский, но подполковник захохотал и с поправкой не согласился:

— Э-э нет, сынок, на генеральских дочках не женятся, за них замуж выходят. Если только у тебя самого, конечно, папаша не маршал. Вот так, потому и Зятек твой соседушка. Ты его не обижай. У него и так, наверное, жизнь не сахар…

И Бережной снова захохотал.

Теперь Андрею стало понятно, почему Выродин жил в Триполи без жены — разве же поедет дочка генерал-полковника в какую-то там занюханную Ливию? Никуда она из Москвы не поедет, кроме Парижа или там Лондона. А Кирилла в Москве было не оставить: в 1987 году вышел приказ министра обороны — не оставлять в столице выпускников московских военных училищ и институтов хотя бы на первые два года офицерской службы. С того времени все генеральские и маршальские сынки и зятьки, молодые лейтенанты, после выпусков обязательно направлялись куда-нибудь в «войска», где должны были получить должное представление о тяготах и невзгодах офицерской службы. «Войска» эти, однако, дислоцировались преимущественно либо в городах типа Ленинграда и Киева, либо за кордоном, в тех странах, где хорошо платят и не стреляют. Ливия, правда, была не самым престижным вариантом — видать, не очень-то любил генерал Шишкарев своего Зятька…

Два следующих дня Обнорский наводил справки о семье Рябовых. Больше всего информации он получил, как ни странно, от Сиротина — им опять выпало проводить вместе несколько занятий подряд в пехотной школе. Оказалось, что Сиротин жил в Гурджи в одном подъезде с подполковником Рябовым: квартира Рябовых была на втором этаже, а Сиротиных — на третьем.

— А с чего ты, Андрей, Рябовым заинтересовался? — удивился Михаил Владимирович, когда Обнорский во время перекура между лекциями начал осторожно расспрашивать Сиротина.

— Так, — постарался придать своему лицу безразличное выражение Андреи. — Он в Ленинграде на артиллерийские курсы попал преподавателем, а там — бюро переводов, потому что есть спецфакультет, где иностранцы учатся. Парень знакомый — переводчик с этих курсов — мне написал, интересовался, что за человек… Я обещал поспрашивать.

Сиротин ответом удовлетворился и охарактеризовал Вячеслава Михайловича Рябова коротко:

— Говна кусок. Жмот первостатейный — из-за каждого динара удавиться был готов. И жена его Верка не лучше. В первый год она сюда дочку привезла, а в отпуск съездила — оставили ребенка в Союзе у тетки Веркиной, посчитали, что дите ест много… Они на всем экономили, все доллары накапливали, Слава — тот даже вечером по городку в бэушной форме ходил, как чмошник последний. Из-за таких вот… «офицеров» к нам ко всем отношение как к жлобам законченным… Рябов в Гурджи целый бизнес развернул: понавез из Союза фонариков, фотоаппаратов, кипятильников и все это ливийцам загонял. В Союзе-то все это барахло дешево стоит, а здесь, говорят, один кипятильник можно динаров за пять продать. А пять динаров — это, считай, пятнадцать долларов… Но я со Славой близко не общался. Да они с Веркой ни с кем не общались и в гости ни к кому не ходили, боялись, что придется кого-нибудь потом в ответ приглашать…

Другие источники, в которых Обнорский попытался почерпнуть информацию о чете Рябовых, лишь подтвердили слова Сиротина: Вячеслав Михайлович и его супруга были людьми крайне прижимистыми и малообщительными. О конфликте Ильи с этой парочкой никто ничего не знал, видимо, Бережной оказался единственным свидетелем странной сцены у волейбольной площадки в Гурджи.

Во второй половине ноября в Триполи снова прилетел экипаж, в состав которого входила Лена. На этот раз их пересменка длилась всего два дня, а потом они должны были лететь куда-то в глубь Африки — то ли в Анголу, то ли в Мозамбик — и оттуда уже возвращаться в Москву, но не через Триполи, а через Мальту.

У Лены и Андрея было всего два вечера, и они их провели не вылезая из постели в гостевом домике.