— У Гали пение, — ответил отчим.
У Гали всегда по пятницам было пение, и отчиму казалось, что было уже две или три пятницы, в которые Гуня задавал этот вопрос. Как это часто бывает, отчиму казалось невероятным, что об этом факте, так твердо установленном в кругу семьи, можно забыть, — или даже вовсе его не знать. К тому же он видел, что Гуня либо пьян, либо вчера был пьяный.
— А, — сказал Гуня, — ну я пойду.
— Можешь ее подождать, — сказал отчим, — мать уже пошла ее встречать. Гуня нерешительно потоптался в прихожей и положил бананы и куклу прямо на старые тапки матери.
— Киска, — сказал он вдруг обрадованно.
В прихожую вышла серая кошка, которую Гуня подобрал еще котенком, и отнес к сестре. Гуня пожалел, что не купил кошачьей еды.
— А пожрать есть? — спросил Гуня, решительно наконец роняя вниз свою черную куртку и устремляясь на кухню.
Отчим поставил на стол две тарелки и водрузил посередине кастрюлю с гречневой кашей, завернутую, для сохранения тепла, в целый ворох «Московских комсомольцев». Отчим размышлял, стоит ли говорить Гуне о звонке Валерия, который искал своего друга «для одного очень выгодного дела», и о ненавязчивом визите милиции, которой Гуня был нужен «да нет, свидетелем». Отчим не знал, чем занимается сейчас Гуня, но он всегда считал, что Валерий оказывает на своего приятеля дурное влияние. Как и многим бывшим гражданам Советского Союза, отчиму казалось, что всякое «очень выгодное дело» должно быть непременно также и очень противозаконным делом, вне зависимости от того, что это за дело, — грабить банк или его основывать. Впрочем, с этим мнением насчет «очень выгодных дел», вероятно, согласился бы и Платон, и Фома Аквинский. И поэтому отчим не спешил говорить Гуне о звонке Валерия. Что же касается милиции, то у отчима Гуни сохранились самые неприятные воспоминания о властях, в основном связаннные с эпидемией анонимок в НИИ, а также с утерянным им в метро и принадлежавшем приятелю сборником «Из-под глыб». Отчим Гуни инстинктивно брезговал милиционерами, пьяницами, и тараканами, и ему было неприятно думать, что его пасынку придется звонить и идти к людям в форме. Он принадлежал к тем шестидесяти четырем процентам российского населения, которые думают, что власть России действует в интересах криминальных стуктур, хотя сами не имеют никакого отношения ни к власти, ни к криминальным структурам.
Гуня между тем наложил себе полную тарелку каши и уплетал ее за обе щеки.
— Послушай, — сказал отчим, — тут к тебе приходила милиция.
— Милиция? — удивился Гуня. — Зачем?
— Тебе видней.
— Чего видней?! — жалобно вскричал Гуня. — Чего я сделал? Чего я когда кому плохого сделал, а? Ходят, пристают, как мухоловка! Вон, в Липецке завод американцам продали за десять тыщ, а они ко мне пристают! В троллейбусе тоже грязь… — мрачно прибавил Гуня.
— А в булочной опять черного не было, — согласился отчим.
В прихожей раздался звонок.
— А вот и мать твоя пришла, — сказал отчим.
Он открыл дверь: на пороге стоял Валерий в светлом бежевом плаще с широкими отворотами на рукавах. Руки Валерий держал в кармане плаща.
— Добрый день, — сказал Валерий отчиму.
Гуня, побледнев, глядел в коридор.
Валерий, не раздеваясь, стоял у двери.
ebooksa