– В восемь утра Зайцева ходила на рынок, в двенадцать вернулась домой и больше никуда не выходила. Я помню всех людей, кто заходил и выходил из подъезда. Если в дом заходили мужчины, то проверял, на какой этаж едут. Их всего шесть человек за все время зашло. Причем я ждал, пока дверь хлопнет, а то поднимется на пятый, а потом пешком вниз. На женщинах я свое внимание не останавливал. Тут ведь вот какое дело. Зайцева подрабатывала шитьем. Портниха. Так что женщин к ней много ходило. Всех не прощупаешь.
– А ну-ка глянь в свой блокнот и посмотри, кто из мужчин входил в дом до шестнадцати часов? – потребовал Самохин.
Копылов полез за блокнотом.
– А ты что скажешь? – подполковник глянул на Глушко.
– Я вел Уварову Она среди трупов. Утром посетила салон красоты, потом магазины, сидела дома, а в половине второго как с цепи сорвалась, села на машину и – сюда. Довел ее до подъезда, а тут уже Копылов в скверике скучает. Ждали вместе. Не стоять же возле дверей. Следили за окнами, все выглядело пристойно. Когда стемнело, они свет не зажгли, вот тут мы и забеспокоились.
– А третья подружка – кто? На фотокарточках ее попка сверкает, – спросил Марецкий, показывая снимок.
– Значит, осталась без контроля. Из тех, кого участковые предупреждали. Мне так думается: они собрались здесь, чтобы составить план мести своему общему хахалю. Все они без мужей остались.
– Похоже на то. Вот только где они полную коллекцию снимков собрали? Свои могли иметь, а чужие? – удивился Марецкий.
– Сложный вопрос, – пожал плечами Глушко. В разговор вмешался Копылов.
– Вот что у меня записано. После возвращения Зайцевой с рынка до шестнадцати часов входили в дом четверо мужчин и двое пацанов лет по тринадцать. Они здесь во дворе играли. В двенадцать сорок вошел старик с палочкой и авоськой. Очевидно, из магазина возвращался. В тринадцать сорок три приехал тип на машине. Она так и стоит возле дома. «Семерка» номер Е 435 МА 77. Поднялся на лифте на шестой этаж. В четырнадцать восемнадцать зашел мужик в спецовке с инструментами. Похож на слесаря из РЭУ. Поднялся на четвертый этаж. Мне он показался подозрительным, но он ушел через шестнадцать минут. Без пяти три появился парень лет тридцати. В руках у него ничего не было. Кавказская внешность. Поднялся на пятый этаж. Вот и все. Остальные приходили позже. Только одного понять не могу: а почему женщина не могла быть убийцей? Тут одна бабенка вышла из дома около четырех. По виду сразу можно сказать, что нездешняя…
– Бабенка тут ни при чем, – заявил появившийся на площадке майор, – В комнате обнаружены знакомые следы. Та же рифленая подошва и тот же сорок третий размер. Следы четкие, пыльные. Какое-то время этот тип стоял за столом лицом к двери, откуда предположительно и прогремели выстрелы.
– Выстрелы не гремели. Мы бы их услышали, – с обидой возразил Копылов.
– Что еще, Ваня? – спросил майора Марецкий.
– На столе стояли четыре чашки, а трупов только три. Осколков много, но вот ручки от чашек не побились, а их четыре. На окурках три цвета помады, сорт сигарет разный. А у Зайцевой губы не накрашены. Значит, отсутствует женщина, у которой губы накрашены перламутровой помадой темно-вишневого цвета. Курит коричневые сигареты «Море».
– Я же говорил! – оживился Копылов. – Помню я ее. Когда входила, не знаю, возможно, сразу после прихода Зайцевой. Прошмыгнула какая-то дамочка. Не успел засечь, отвлекся. Но без четверти четыре такая выходила. Очень эффектная дама, лет сорока, шляпкой пол-лица загорожено. Одета необычно. Шарф через плечо перекинут, платье тоже темно-вишневое. Ткань такая облегающая. В общем, одно могу сказать: в метро такую не встретишь. Но лица я не запомнил – она слегка склонила голову, прикрывшись полями шляпы.
– Похоже на сладкую парочку, – усмехнулся подполковник. – Один работает, а баба на подхвате. Но она обычно к делу свидетелей привлекает, а тут ушла.
– Свидетели ей нужны, чтобы Журавлева подставить, а его здесь не было. В этом вся штука.
– А ботиночки, Степа? Что скажешь?
Марецкий приоткрыл дверь квартиры и крикнул:
– Слава, войди сюда! – Повернувшись к Самохину, он добавил: – Странная история, Коля. На улице дождь идет, а на ботинках пыль. Он что, их специально на пороге переодевает вместо тапочек?