Детские игры,

— О, я вижу, ты сердишься?

— Дело не в этом. Что толку плевать против ветра?

— Обидеться из-за такого пустяка!

— Мне осточертел весь этот бред про твою деревню в Северной Корее. Я видел ее. Если бы такая появилась в Америке, ее бы дружно прокляли.

Улыбка Чиуна растаяла.

— Очень типично — превратить безобидную шутку в зловредную клевету.

Чиун насупился и побрел на противоположный конец гарнизона. Римо остался стоять у забора. От нечего делать он покидал с детьми легкий мяч, показывая, как заставить его зависнуть в горячем воздухе летнего вечера. Один из военных полицейских попытался повторить его фокус, но так и не сумел, хотя когда-то был вбрасывающим в команде международной лиги «Тайдуотер». Примерно в 3 часа 42 минуты пополудни Римо услышал два резких хлопка, похожих на удары молотка по гвоздю, загоняемому в фарфор. Он велел полицейским проверить, все ли в порядке с Кауфманном.

— Зачем?

— Я слышал какой-то звук, — объяснил Римо.

— А я ничего не слышал, — был ответ.

— И все же проверьте, — отрезал Римо. Таким тоном разговаривает старший по званию с подчиненным.

Полицейский понял, что придется подчиниться, хотя никаких знаков отличия на одежде Римо не наблюдалось: просто приказ есть приказ.

Полицейский бросился выполнять приказание. Римо пошел вслед за ним, хотя знал, что предстанет его взору. То были не просто хлопки, а небольшие взрывы. Не мог же он объяснить полицейскому, что натренированный организм не только слышит, но и чувствует звуки.

Часовой в гостиной защищал печенье от одиннадцатилетней девочки, которая утверждала, будто Кауфманн всегда разрешал ей брать по семь штук, на что часовой резонно заметил, что даже если мистер Кауфманн и разрешает брать по семь штук, в чем он, по правде говоря, сомневается, то мать наверняка велела бы ей положить шесть обратно. И весь разговор!

Заслышав шаги, он выглянул из кухни, однако Римо и полицейский уже поднимались по лестнице в спальню Кауфманна, так что он даже не успел спросить, в чем, собственно, дело.

Они нашли Кауфманна сидящим на полу с вытянутыми вперед ногами и опущенными вдоль туловища руками. Плечами он упирался в картину, сорванную с крючка у него над головой. Видимо, он отпрянул к стене с картиной, а потом съехал на пол, утащив картину за собой. Глаза его были закрыты. На его яркой тенниске расплывалось пятно крови. Сандалии отскочили в сторону, словно отброшенные электрическим зарядом.

— Слава Богу, жив, — проговорил полицейский. — Наверное, упал и порезался.

— Он мертв, — сказал Римо.

— Но я только что видел, как он дернулся.

— Просто его тело освободилось от последней, ставшей ненужной энергии. Его покидала жизненная сила.