Священный ужас,

22
18
20
22
24
26
28
30

И за последующие годы тренировок изменилось не только тело, но и вся внутренняя организация личности Римо, и теперь его тело и сознание могли отчетливо видеть молнией летящие в воздухе тарелки и моментально определять, на какие надо реагировать, а на какие можно наплевать.

— Никаких побед, папочка. В бейсболе очко зарабатывает тот, кто отбивает мячи, а не тот, кто бросает.

— Ты меняешь правила на ходу, потому что я кореец и, по-твоему, могу всего этого не знать. Я заработал очко, а ты меня хочешь надуть, — заявил Чиун и, приняв горделивую позу, сложил руки перед собой, переплетя длинные изящные пальцы.

Его золотистое кимоно с белыми бабочками струилось складками. Весь он даже всклокоченная седая борода — излучал чувство торжества: Великий Мастер Синанджу чувствовал удовлетворение оттого, что ему удалось уличить своего ученика в нечестности.

Подобные сцены стали повторяться регулярно с того самого дня, когда Чиуну сообщили, что Римо отправляется в Индию, в город Патна, и поскольку путь туда пролегает через Тихий океан, мимо Японии и Кореи, Чиуну будет позволено посетить родную деревню Синанджу, даже несмотря на то, что она расположена в северной части Кореи, с которой у США далеко не дружественные отношения.

С того самого дня, как «наверху» стали проявлять беспокойство по поводу чего-то случившегося в Индии — при чем тут Индия, Римо не знал, поскольку Индия, на его взгляд, имела такое же отношение к делам его шефов, как картофельное пюре — к гипотенузе треугольника, — так вот, с того самого дня Чиун принялся коллекционировать все нечестные и несправедливые поступки по отношению к нему — терпеливому и угнетенному корейцу, заброшенному судьбой в страну белых расистов.

Он вернется в свою деревню и расскажет жителям о том, сколько ему пришлось пережить ради них за время службы, на которую он пошел, чтобы помочь прокормиться старикам и детям, и калекам, и всем беднякам деревни Синанджу.

— Если бы я был белым, то заработают бы очко, — заявил Чиун.

— Во-первых, папочка, это была всего лишь тренировка. По крайней мере, для меня. И мы вовсе не играли в бейсбол.

— Конечно, ты не станешь играть с корейцем. Как и ваша бейсбольная лига.

Я понимаю. Все вы белые одинаковы. Нетерпимые. Но я считаю себя выше ваших мелких пакостей.

Сквозь щель в стене мотеля показалось лицо. Когда оно чуть отодвинулось, Римо и Чиун увидели над лицом огромную — ведра на три — широкополую ковбойскую шляпу, а под лицом — голую волосатую грудь, голый живот и голое все прочее. Человек отошел еще дальше от стены. Что-то виднелось и на кровати. Светловолосое и задастое, и голое, как выскочившая из стручка фасолина.

— Эй, привет, ребята! — закричало это что-то.

— Заткнись, женщина! — рявкнул человек под шляпой и снова повернулся к дырке в стене:

— Эй, ты! Ты и косоглазый.

— Ага, — сказал Чиун. — Косоглазый.

— Черт, — прорычал Римо.

— Ты слышал, что я сказал. Ко-со-гла-зый.

— Ага! Ага! Ага! — закивал Чиун. — Я тихо-мирно стою здесь и выслушиваю оскорбления. И все же я терплю, поскольку я человек, исполненный мира и спокойствия. Исполненный любви. Исполненный чувства всепрощения.

— Ну, поехали, — сказал Римо.