Тогда Валентине хана.
Младший Курлычкин тем временем быстрым шагом направился к застекленным дверям салона-магазина. Вот он победно, как показалось следователю, задержал взгляд на окнах кабинета отца.
Следователь не стал мешкать, двинулся следом.
Он прошел холл, но у лестницы его остановили.
Маргелов раскрыл удостоверение. Охранник внимательно изучил его.
– Я созвонюсь со Станиславом Сергеевичем, – пообещал он, вытаскивая мобильный телефон.
– Плохо со зрением? – спросил Маргелов, сощурившись. – Я из прокуратуры.
– Шефа может не оказаться на месте, и вы зря проделаете...
Страж старался выглядеть лениво-предупредительным и мягким, Маргелову ничего другого не оставалось, как ответить в строгой, даже грубой форме:
– Слушай, придурок, я без особой надобности и стука вхожу в федеральные министерства и ведомства. А в ваш дерьмовый салон забрел по нужде. Уйди с дороги, иначе тобой займутся опера. Они приедут быстрее, чем ты сообразишь, что нажил большие неприятности. Очень большие.
Он отстранил охранника плечом и взбежал по лестнице.
55
Маргелов успел вовремя. Приемная была пуста.
Следователь закрыл за собой дверь и без стука смело вошел в кабинет Курлычкина. Валентина была там.
Она словно надела на себя маску. Если в прокуратуре он видел на ее щеках лихорадочный румянец, то сейчас лицо женщины выглядело безжизненным, обреченным. Она даже не поняла, что к ней пришло спасение.
Маргелов многое прочел на ее лице, ему показалось, что вместе со слезами, дрожащими в глазах Валентины, он увидел раскаяние.
Он показал удостоверение только тем, кто стоял у двери, – Сипягину и Максиму, выделявшемуся своей бледностью. Старший Курлычкин, поднявшийся из-за стола, мгновенно понял, кто перед ним. Он ждал этого человека, про которого сообщил охранник, связавшись с шефом по телефону.
– Вы уже закончили разговор? – спросил Василий.
Ему никто не ответил. Молчала и Валентина.
Маргелову хотелось остаться с Курлычкиным наедине, объясниться, поговорить начистоту, но он только пристально посмотрел на лидера «киевлян» и покачал головой, вкладывая в этот простой жест определенный смысл: «Не надо. Все закончилось. Посмотри на нее, больнее ей уже не сделаешь».