Месть и закон

Яцкевич спокойно воспринял это известие.

– Не подумываешь сойтись со своей бывшей? – спросил он.

– Честно? – Поймав необязательный в этом случае кивок собеседника, Олег продолжил:

– Если честно, Андрей, то я бы бегом. Но не из-за жены, нет, хотя и по ней скучаю. – На его лицо набежала грустная улыбка. – Вчера с дочуркой часа полтора гулял.

– Отцом-то тебя она называла?

Олег долго молчал.

– Знаешь, – наконец произнес он, – она, конечно, не взрослая, но в ней определенно есть детская дипломатия, раньше я об этом не догадывался.

Отцом называла, – глаза Олега погрустнели еще больше. – А отчима за глаза предпочла называть Васькой. Олимпийским, – добавил Шустов и пояснил:

– Он работал начальником цеха на фабрике пластмассовых изделий, в свое время наладил производство полиэтиленовых пакетов, с изображением олимпийского Мишки в частности. Натаскал домой столько пакетов, что до сих пор не кончились. В магазин – с «Мишкой», вторую обувь в школу тоже таскает в таких же пакетах. «Не обижается на прозвище?» – спрашиваю. Качает головой: «Ты что, папа, я же про себя его так называю, а то обидится. Я даже маме не говорю, что дала ему прозвище». – «А почему не Мишкой называешь?» – «Так ведь он Василий Геннадьевич». Да, говорю, так даже забавней.

Олег умолк, бросив на товарища смущенный взгляд:

– Ты тоже помалкивай, Андрей. Это личное. Если хочешь – ты поплакался мне, я – тебе.

– Заметано, командир, – улыбнулся Яцкевич.

Андрей в очередной раз убедился, что Олег не может быть причастен к смерти Светы Михайловой и Валентины Ширяевой. Яцкевич искал и не мог найти причины, по которым Олег мог дать согласие на этот зверский акт. Трудно, почти невозможно представить себе Олега, самолично затягивающего удавку на хрупкой шее девочки.

Но кто же второй? Кто? Его вычисление так или иначе наводило на мысль о неразрешимости задачи.

Как в парадоксе: «В деревне жил только один цирюльник, который брил всех, кто не брился сам. Кто брил цирюльника?» Кроме бессмысленных, на этот вопрос ответа нет.

Голову сломать можно.

– Андрей...

– А? – Яцкевич встрепенулся, отгоняя назойливые видения.

– Ты слушаешь?

– Да-да... Ты что-то говорил о Ширяевой?