— Здорово, Художник, — Тимоха, одетый в строгий костюм-тройку, диссонирующий с его густо татуированными руками, развалился в низком кресле, положив ноги на журнальный столик.
Встретились эти двое в зале для приемов фирмы, работавшей под крышей воровского положенца. Обстановка была дорогая, офисная — мягкая мебель, сталь, пластик, вышколенные секретарши, готовые на все, прилизанный хозяин, называвший всех по имени-отчеству.
— День добрый, — Художник присел в низкое желтое с зелеными полосками кресло, которое приняло его ласково-мягко.
— Хороша хата. Если бы на Сосьме я думал, что в таких апартаментах буду толковище вести, кореша бы решили, что с головой у Тимохи плохо, — улыбнулся томно положенец. — А я здесь. И фраера с башлями и властью передо мной стелются. И баксы в карманах шуршат. И тачка навороченная. И хата с евроремонтом, четырехкомнатная, которая секретарю обкома не снилась. И быков подо мной целый полк, да все не с перьями, а со стволами. И из мэрии городской ко мне втихаря за советом бегают. Хорошо?
— Неплохо, — кивнул Художник.
— Да вот только жаба давит, понимаешь. Проще надо быть. Гордыня — она от черта. Скромнее надо быть. Проще…
Одна из любимых тем старых авторитетов — о пользе скромности. Она — отголосок тех застойных лет, когда ни одному братану, сколько бы денег он ни нагреб, не пришло бы в голову нацепить на шею цепь толщиной в руку, купить «Мерседес» и пальцевать принародно — мол, я тут самый крутой. Тогда это означало одно — спалить не только себя, но и всю шайку. Однако времена меняются…
— Наш дом сам знаешь где, — постучал по столу указательным пальцем Тимоха.
— Отечество нам Царское Село, — хмыкнул Художник.
— А вот над этим лыбиться не надо, — укоризненно покачал головой Тимоха. — Зона для вора — это свято. Над этим не лыбятся.
— И в мыслях не было, — сказал Художник. Он никогда не разделял умиления воров по поводу зоны. Больше того, он бы с удовольствием сбросил на свою родную ИТК-6 нейтронную бомбу, чтобы жесткое излучение вывело враз там всех — и администрацию, и весь сброд, который злой волей народного суда был закинут туда. Никого ни на йоту не жалко…
— Э, за мысли не подписывайся. Мысли ох какие бывают… Ты чего с армянами не поделил?
— С армянами?
— Да. Несчастье в городе. Большого человека убили. Директора ликерки. Ашота.
— Читал. Из-за водки вон столько народу покрошили.
— «Эльбрус» — твой интерес. Или я запамятовал?
— Мой. И что?
— А то, что армяне считают — ты взял там слишком много. Слишком.
— Я взял? — Приподнял бровь Художник.
— Я тебе не в упрек, Художник. Я все понимаю. Племя молодое. Алчущее. Да вот только… Художник молчал.
ebooksa