Большая стрелка

22
18
20
22
24
26
28
30

— Воевать, — хмыкнул Художник. — Вся наша жизнь — борьба.

— В войне побеждает тот, у кого превосходство в вооружении и подготовке личного состава. Не правда?

— Правда, — с кислой мордой кивнул Хоша.

— Тогда отстегивай хрусты, — махнул рукой Шайтан. Шайтана в команде твердо считали психом, но квалификации его доверяли. Он больше молчал, а если говорил, то чаще какую-то муть, которую ни один приличный братан не понимал. Но когда разрабатывали конкретные мероприятия, он преображался. Что-что, а голова у него варила — как на кого наехать и как кого наказать.

Между тем Художник получил известность не только в узких, но и в самых широких кругах. Его карикатуры, а потом и рисунки стали пользоваться популярностью и появились даже в центральной прессе.

Команда все разрасталась. Появлялись новые люди. Получатели, собиравшие дань с азеров, охранники, сторожившие порядок на рынках, коммерсанты. Столпотворение это Художнику не нравилось. Чем больше народу, тем больше возможностей, что внедрят засланного казачка. Дядя Леша, работавший одно время в уголовном розыске, прекрасно представлял методы и возможности оперативных служб. Поэтому он с первого дня настоял на беспрекословном соблюдении правила — каждый в команде должен знать только то, что ему положено знать, а положено ему знать только о тех делах, где он непосредственно участвует. Если ты обираешь ларечников и стрижешь с них купоны, тебе совершенно не обязательно загружать себя тем, что вчера утопили в болоте очередную жертву.

Ядро шайки лихорадило от пока еще скрытых в глубине, но готовых прорваться наверх и рвануть в полную силу конфликтов. Блин становился все более неуправляемым и поговаривал сначала втихаря, а потом все более громко о том, что отколется с корешами от Хоши и создаст свою бригаду, при этом, конечно, прибрав часть общего бизнеса — по справедливости. Он вел себя все наглее, после бутылки с ним вообще сладу не было.

Каратист Брюс и Башня уходили в такие загулы, от которых дрожал весь Ахтумск. Разнести кабак, потом снять на улице шлюху, избить и ее, и сутенера вместо оплаты — это у них вошло в привычку. Хошу это не волновало, а кроме Хоши, слушать они никого не желали.

Сам Хоша, становившийся все более жадным до денег, хотел иметь все.

— Не надо разевать слишком широко пасть. Челюсть заклинит, — говорил Художник. — Нельзя брать у человека все. Человек должен считать, что с ним поступили по справедливости.

— Справедливость — что за слово такое, Художник? — удивлялся Хоша. — Это вредный предрассудок, справедливость твоя. Вон, смотри, гурьевские. На спекулянта наехали, он на них фирму переписал, а там сотня тысяч зеленых. Сотня!

— Гурьевские — ишаки, — Художник терпеливо гнул свою линию. — Такие долго не живут…

Действительно, через две недели половину гурьевской братвы повязал РУОП — захватил и общак, и полученные откатом от автосалона «Вольво» машины, даже цепи золотые сорвали, так что бригада представляла из себя печальное зрелище. А через полгода гурьевского предводителя Тормоза грохнули в подворотне картечью из крупнокалиберного обреза — саданули в живот с двух стволов, так что одни ноги и плечи с головой остались.

Художник в который раз оказался прав, и это не нравилось Хоше. Ему не нравилось, что шли разговоры — если с руднянскими дело иметь, то только с Художником, а не с Хошей — тот заносчивый, жадный и трепливый. А Художник своему слову хозяин.

После новогодних, на 1995 год, праздников между компаньонами пробежала очередная черная кошка. Схлестнулись из-за ТОО «Пинта». Один деловой грузин открыл два магазинчика в городе. Руднянские решили на него наехать по классической рэкетирской схеме — вам не нужна защита? Развели Гурама по полной программе. Небольшой поджог магазина. Небольшое несчастье с автомобилем. Телефонные звонки в три часа ночи и молчание в трубке. Задергали грузина до того, что тот отлечился в клинике неврозов, а потом пошел на поклон к Художнику. Как раз один из местных коммерсантов (по наводке самого Художника) по секрету сообщил, что есть тут ушлые ребята, которые берут недорого, но за ними — как за каменной стеной.

— У нас места такие стремные, — сказал Художник, встретившись с грузином. — Как ты без друзей сюда полез?

— Я Гиви Сухумского знаю. Вор в законе такой. Уважаемый человек. Пусть придут, спросят меня, так нет — машину жгут.

— Сухумского?

— Гиви Сухумский.

— А здесь Ахтумск. Здесь другие орлы высоко летают. И Гиви тут… — Художник усмехнулся.