Может, он решил все-таки мне доказать справедливость последних слов, сказанных мне, о совершенной мной глупости?
Я вынул из ящика стола пистолет и направился к двери.
— Кто там?
Нет ответа.
Помня заверения Марселя об их гуманности, надеясь, что через дверь стрелять не станут, а заодно рассчитывая на металлическую обшивку и кусок наложенного на дверь пуленепробиваемого стекла (а как же иначе: мой дом — моя крепость) я посмотрел в глазок… Так, знакомые лица. Я поморщился и начал открывать замки.
— Ну? — спросил я выжидательно.
— Ты меня, наверное, ненавидишь.
— Не так чтобы очень.
— Правда? — Клара порывисто и с готовностью бросилась мне на шею, орошая мою жилетку горючими слезами. — Я так виновата перед тобой. Я, видимо, круглая дура.
— Не без этого.
— Дура я. Чистая дура. Я знаю.
Она стянула пиджак, скинула туфли и, пройдя в большую комнату, по-хозяйски плюхнулась на диван.
— Давай, шпионка, выкладывай все как на духу, — я пододвинул кресло и уселся напротив нее.
— Заболтал он меня, — она шмыгнула носом. — Такое хорошее впечатление произвел. Тонкий, умный. Настоящий джентльмен. Гоша, почему так мало настоящих джентльменов ?
— Таких джентльменов поубивали всех. И за дело поубивали.
— Он сказал, что ты и тот прокурор мечтаете закрыть театр «На завалинке», а его самого посадить в каземат.
— Так и сказал — в каземат?
— Ага. По ложному обвинению.
— И ты поверила?
— Ну да. Сколько деятелей искусства сидело. А сколько еще посадят. «Неужели ты хочешь, чтобы снова свершилась несправедливость?» — он меня спросил. Я, конечно же, не хотела. Он уверял, что никакого вреда никому не причинит. Что ему просто надо знать, что вы против него затеваете. Самозащита — и все. И ничего противозаконного делать не надо.