Он нахмурился. Все чаще посещавшая его меланхолия Валентину совсем не нравилось. Крутанувшись посреди комнаты, Виктория изумленно уставилась на него:
— Что-то я не понимаю, кто кого пригласил в гости?
— А в чем дело? — вежливо поинтересовался Валентин.
— Вот тебе на! А торт с чаем? А холодец?
— Нормалек! — успокоил ее Валентин. — Торт в холодильнике, заварка в буфете. В крайнем случае звоните по ноль четыре. Служба газовой сети тотчас прибудет.
— Ага… — Она озадаченно замолчала. — Видела я в жизни гостеприимных хозяев, но чтобы такого!..
— Сам знаю, что плохой, глупый, невежливый, но что теперь сделаешь? — Он пожал плечами. Не объяснять же ей про похмелье, про все сопутствующие этому состоянию радости.
— Хорошо! — Лицо ее приняло плутоватое выражение. Она выбежала в коридор, но тут же вернулась. — Может быть, что-нибудь включим? Хотя бы телевизор?
— Нет уж. Давай обойдемся без него.
— Будем сидеть и наслаждаться тишиной?
— Зачем? Будем трескать торт, и ты расскажешь мне о своих школьных подружках, о том, что у тебя творится в дневнике и, наконец…
Но ее уже не было перед ним. С удивлением Валентин прислушался к позвякиванию посуды. Бойкий человек осваивается быстро и всюду. Даже на чужой кухне… По обыкновению, он потер нос, решив, что угнаться за ней — не самое простое дело. Или действительно — возраст? К старости люди становятся тугодумами, а стареть они начинают рано. С первых лет жизни. Кроме того, он в самом деле отвык от живой непосредственности. Даже Юрий, балаболка и хохмач, — и тот был только актером. Актером, конечно, классным, но не более того. В их годы не прыскают смехом на каждой фразе. Просто уже не смешно. Что-то с чувством юмора, а может быть, с фразами. Таково веление времени, и лица после тридцати необратимо деревенеют. Все, на что мы способны, — это натянуть две-три маски сообразно ситуации.
Виктория вошла в комнату семенящим шагом ребенка, с опаской взирая на перегруженный поднос. Она умудрилась взгромоздить на него все, что обнаружила на кухне. Все, кроме кефира и черного хлеба. Подобная разборчивость наверняка возмутила бы деда. И кефир, и «черняшку» он ставил превыше всего. У Виктории были иные приоритеты.
— Однако бардачок у вас, господин министр! В прихожей на полу кепка, в раковине тарелки немытые, ложки.
— Я называю это уютом, — возразил Валентин.
— Хорошенький уют! Пыль да тараканы. — Она поставила поднос на журнальный столик. Не глядя на него, кротко спросила:
— И что теперь? Будем трескать?
Ему показалось, что она вот-вот рассмеется. Валентин невольно улыбнулся.
Это и впрямь заражало. А он-то полагал, что давным-давно обзавелся иммунитетом против веселья. Выходит, нет. Чертова смешинка прокралась и в него. Виктория подняла голову, и Валентин разглядел, что глаза у нее рыжеватые. Оттого, вероятно, и рождалась иллюзия огня. Впрочем, почему иллюзия? Что-то в глубине этих глаз действительно тлело и разгоралось. Какие-то неясные всполохи, брызги крохотных бенгальских огней. Подобные глаза — подарок судьбы. Может, на сотню один раз и встретишь.
— Разумеется, будем! И трескать и шамать — и все остальное. Тем более что подобного я и сам не ожидал. — Он кивнул на поднос. — Скажи на милость, где ты отыскала колбасу? Распотрошила какой-нибудь дедовский тайник?
ebooksa