Смерти вопреки

– Я так и знал, что ты вспомнишь про деньги.

Наконец-то дождался. Они – линейка, которой ты меряешь мир. А значит, ими можно измерять и тебя. Сколько же ты стоишь, девочка? Покупать я тебя не собираюсь, так – прицениться. В дорогие магазины не хожу из принципа.

– Десять миллионов, – ни на секунду не задумываясь, ответила Роза. – Я думаю, сумма не маленькая.

Бондарович рассмеялся:

– Вот ты и попалась…

– На чем?

– Сама же только что говорила, будто не можешь откровенничать с человеком, которому платишь деньги. Значит, снова врешь?

– Я сказала – не могу быть откровенна до конца. Это не тот случай.

– До конца? Это интересно, – хмыкнул Банда. – Когда до него дойдет, ты мне подмигни, не люблю зря стараться.

– Жлоб! – произнесла на выдохе Роза. Произнесла довольно зло, но вот выдох! Бондарович ощутил его даже по телефону. Выдох девушки, которая старается держать мужчин на расстоянии, но тем не менее мечтает о принце.

– Я не ослышался?

Роза зло и возбужденно дышала в трубку.

– Жлоб, – повторила она, но теперь это слово прозвучало с другой интонацией – будто она предложила: «Не будем ссориться…»

– Спасибо за откровенность.

– Я откровенна с тобой, но не до конца, – на этот раз Роза нашла в себе силы засмеяться.

– Странно, но слово «жлоб» невозможно употребить в женском роде. Иначе я бы обязательно его сейчас произнес – в отместку.

– Поговорим об этом при встрече. Я ни на секунду не буду расставаться с телефоном, так что отыщешь меня в любой момент. Дальше Коктебеля я вряд ли уеду. Уладишь дела в Ялте – и езжай на восток.

– До встречи.

На этом разговор закончился. Последнюю фразу Банда проговорил уже в подземном гараже под домом Мамаева. Он вернулся в дом тем же путем, каким выбрался из него утром. Заглушив двигатель, Александр вышел из машины и по внутренней лестнице поднялся в дом.

Его удивила полная, ничем не нарушаемая тишина. Каждый шаг Банды отдавался далеко вокруг громким эхом, заставляя его вздрагивать, – не от страха, конечно, а от ощущения полного одиночества. Создавалось впечатление, будто в доме, кроме него, никого нет.