Тигр в стоге сена

– Согласен.

– Тогда сразу же и начнем. – Он достал бумажник, вынул из него несколько фотографий Никитина, снятых в Душанбе, – меня интересует этот человек. Кто он, что делает и почему совсем недавно посетил столицу Таджикистана.

Станислав Николаевич медленно просмотрел снимки и положил их в свой карман:

– Хорошо.

Чабанов достал из кармана куртки пачку стодолларовых ассигнаций и протянул Приходько.

– Это вам на расходы, связанные с заданием. И скажите мне где и в какой валюте вы хотите получать свой заработок?

Станислав Николаевич положил деньги туда же, где уже лежали фотографии.

– Доллары, часть здесь, а часть – на счет, номер которого я передам вам во время нашей следующей встречи.

Они прекрасно поохотились. Приходько стрелял так, что Завалишину и Чабанову стало стыдно за свои промахи, но делал это без всякого азарта и удовольствия. Так же он пил коньяк и ел – спокойно и без видимого удовольствия. Тогда Леонид Федорович, уверенный в своих силах, решил напоить своего нового сотрудника После пятой бутылки коньяка, допитой втроем, генерал Завалишин медленно поднялся и, осторожно ступая, словно боясь расплескать драгоценную жидкость, дошел до кушетки и, не снимая сапог, прилег. Почти тот час раздался его храп.

– Американский балет, практически, можно назвать русским, – все тем же ровными совершенно трезвым голосом Приходько продолжал начатый разговор, словно не заметил, что на одного собутыльника за столом стало меньше. – то, что сегодня в Штатах называется национальной школой хореографии, было создано знаменитым русским балетмейстером Фокиным. Он в девятнадцатом году пересек океан и открыл чуть ли ни первую в Америке балетную школу.

– Ну, – отмахнулся Чабанов открывая новую бутылку, – после этого столько воды утекло. Ведь не скажете же вы, что французский балет наполовину русский, только от того, что в Париже много лет работала дягилевская труппа?

– Здесь тоже есть о чем поспорить. Вклад русских мастеров во французскую школу так велик, что давно стал одним из столпов национального балета. Не забывайте и о том, что почти во всех французских театрах много лет работали русские танцоры. Они успели создать свои школы и вложить свои знания в десятки учеников.

Они еще долго говорили о музыке, живописи и танце. Только, когда за окном начало светлеть, а к пустым бутылкам добавилось еще три, Чабанов понял, что нашел достойного противника.

– Ну, – сказал он, поднимаясь из-за стола, – по последней и спать. Мы оба сегодня славно потрудились.

– И славно отдохнули, – добавил Приходько.

Они выпили. Леонид Федорович пошел спать, а Станислав Николаевич вышел на крыльцо и долго стоял, глядя в предрассветное небо. Он думал о превратностях судьбы, в одночасье превратившей его, перспективного разведчика, сначала в пенсионера, а потом и в члена бандитской группировки. Он был уверен, что время не оставило для него ничего другого. В стране, где сама власть давно превратилась в преступный клан, где с самого начала века царствовали сила и беззаконие, у любого человека было лишь два выбора – работать на банду, утверждающую, что она власть, или самому стать в ряды этой власти. Он, пройдя первый этап, сейчас поднимался до второго.

Приходько улыбнулся первому лучу солнца и со спокойной душой пошел спать.

Целую неделю он сам и его люди, которым он верил, но, тем не менее, щедро платил, искали Никитина и не могли найти. Исчерпав все видимые возможности, Приходько решил поехать к вышедшему много лет назад на пенсию бывшему начальнику отдела кадров КГБ. Он когда-то с поистине отеческой добротой отнесся к еще молодому выпускнику МГИМО Приходько, а тот, во время редких наездов в Москву, никогда не забывал передать ему небольшой подарок.

Генерал Соловьев жил на даче и радовался жизни. Большую часть дня он проводил в любимом розарии, а ночи – за пишущей машинкой, сочиняя детективные романы. Может быть, поэтому, несмотря на свои семьдесять девять лет, генерал был здоров и подвижен. Приходько, помня о пунктуальности Соловьева, приехал к КПП дачного поселка ровно за десять минут до встречи.

– К генералу Соловьеву, – приказным тоном проговорил он, протягивая часовому свое удостоверение.