– Салман меня у «вэвэшного» поста ждет. Будешь шуметь – скажу, что ты сто грамм дернул… «Ваххабизм, получивший в 1996 – 1999 годах широкое распространение в Чечне, категорически запрещает употребление спиртного. Другие исламские течения этого, конечно, тоже не одобряют, но не накладывают на провинившихся столь жесткие наказания, какие приняты у ваххабитов.» Ладно, шучу. Все, бойцы, некогда мне тут с вами…
Подполковничья машина развернулась и стремительно стала уходить – вот тут только Хамзат и понял, что видел прекрасный, талантливо сыгранный спектакль, наградой за который главному актеру стали не аплодисменты, а жизнь… Хамзат заорал, как сумасшедший, – себе и своим троим ребятам:
– Стреляй, это же собака!!!
Стрелять-то они, конечно, стреляли, но было уже поздно. Машина ушла…
Случай этот вдобавок ко всему получил широкую огласку – благодаря одному из бойцов Хамзата, мстившему, видимо, за его командирство.
В общем, состоялся шариатский суд, тогда их старались проводить особенно «образцово-показательно». Хамзата даже предлагали казнить, но приехал помощник Радуева (сам Салман был уже слишком «велик»), выступил перед судьями, спас… Хамзата разжаловали в рядовые и присудили двадцать палок. Двадцать палок – это много. Это много и очень больно. Но Хамзат даже под палками радовался, что все обошлось так, он терпел и молился… Когда отлежался – ждал любого случая, чтобы оправдать доверие Салмана, ушедшего в свой знаменитый «кизлярский рейд» «Рейд банды Салмана Радуева на Кизляр зимой 1996 года – с захватом родильного дома – фактически предшествовал Хасавюртскому соглашению.» без медленно отходившего от экзекуции Хамзата. Из того рейда многие не вернулись. Кто знает, вернулся ли бы Хамзат? Как понять Судьбу – наказала она Хамзата той встречей с русским подполковником Примаковым или же, наоборот, спасла? А может быть, она лишила Хамзата славы? Ведь вернувшиеся из «кизлярского рейда» стали героями для всей Ичкерии, а Салман – тут и говорить нечего… Это он, а не Басаев, привел чеченский народ к победе. Все знают: Хасавюрт наступил после Кизляра, а не после Буденновска… Хамзат, конечно, никогда не говорил вслух о Басаеве плохо. Зачем говорить, все в Чечне и так знали, какие отношения между тейпами Аллерой и Беной, из которого происходил Басаев (и, кстати, Хасбулатов).
Смыть вину и позор кровью своей и русской Хамзат не успел. Жаль, русские стали слишком быстро уходить. Чем могло порадовать Хамзата наступившее перемирие?
В Чечне о «нефтяном Кувейте» уже забыли: зачем строить, если можно заставить выплатить Москву контрибуцию – за четыреста лет оккупации, по миллиарду за каждый год. Таких денег хватило бы всем, если бы все были, конечно, заодно и если бы все хотели все разделить по справедливости. Но единства никакого не было. Например, в том же Гудермесе влиятельные братья Ямадаевы на словах поддержали Масхадова, а на деле охраняли только себя. А к Масхадову у многих отношение было неоднозначным. Почему он так заигрывает с Москвой? Почему ничего не делает, чтобы самая богатая страна Аллаха – Саудовская Аравия, где есть даже движущиеся тротуары, больше платила воинам ислама? Раньше главной была Москва – понятно, почему платила она. Но… если и сейчас деньги пойдут из Москвы – как угодно их называй, хоть контрибуцией, хоть компенсацией, – денежный поток регулирует политику власти… Если все русские – собаки, то почему же именно собак-инженеров нанимает Масхадов, чтобы построить мост за Итум-Кале к Панкиси? Ведь все русские – шпионы… В Чечне шептались о том, что Масхадов заигрывает с Россией из-за подаренного ему Ельциным «мерседеса».
Странные вещи происходили в Чечне во время перемирия с русскими. Когда федералы уносили ноги в Россию, «ночные волки», где Хамзат был теперь рядовым, взяли одного солдатика-срочника и одного контрактника. Это было как раз тогда, когда работали совместные комендатуры – федерально-масхадовские. Хамзат очень просил командира (бывшего своего подчиненного) отдать пленных ему – для обмена на своих ребят, «зачищенных» федералами под Аргуном и содержавшихся в лагере недалеко от Моздока. Хамзат просил не для своей личной выгоды, и ему сначала пообещали. Но потом вдруг приехал какой-то «брат Абду-Малик» со славянской рожей, показал какой-то масха-овский мандат и увез пленных на север, пообещав, что, мол, сам договорится об обмене. Только потом Хамзат узнал, что этот Абду-Малик (на самом деле русский, принявший ислам, Валерий Смирнов из станицы Наурской) забрал русских лишь для получения выкупа – откуда-то узнал, что федералы были из зажиточных семей. Выкупа он, правда, получить так и не смог и тогда просто приказал перерезать горло одному и второму. Сделал пленных русскими «шахидами», за которых федералы будут мстить… И никто почему-то не посмел привлечь «брата Абду-Малика» к справедливому шариатскому суду – как Хамзата. Или как бывшего начальника автоколонны – его Хамзат встретил в Гудермесе, бывший начальник стал настоящим героем, истинным муджахедом, дослужившимся до «полковника». Именно он первым вошел в Грозный в девяносто шестом со стороны Аргуна. Масхадов наградил его орденом, в Гудермесе ему подарили кафе. Сам-то бывший начальник автоколонны хотел, конечно, авторынок, но ему пока сказали, что можно только кафе. Ну что же, решили отпраздновать. Сначала съездили на концерт Кобзона, потом приехали в кафе – все те, с кем начальник воевал с русскими. Ну, достали коньяк, чтобы «обмыть» орден. Воинам ислама, конечно, не положено, но… Не такой уж великий это был грех. Но кто-то вызвал «дэшэгэбэ» – шариатскую безопасность. Хамзат уже успел, по счастью, уйти… Начальника приговорили к пятидесяти палкам: к двадцати – за то, что пил сам, к тридцати – за то, что спаивал других. Он умер на тридцатой палке, а его кафе отдали дагу Мусе, начальнику штаба. Отдали потому, что Муса был ваххабитом. А ведь даже Салман ваххабитом не был… Хамзат не хотел верить, что такая вот справедливость – это настоящий шариат и настоящий адат, завещанный предками. Справедливость должна быть в сердце. Салман ничего не сказал, когда узнал, что дага Мусу сдали федералам – за тех ребят из Аргуна, которых не удалось поменять из-за «брата Абду-Малика», и за японский электродвижок, работавший хоть на владикавказской водке. Радуев даже подписал донесение, что Муса ушел сам… Салмана, правда, тоже стало заносить, его отношения с Басаевым испортились окончательно, а Радуев еще и «брал на себя» все, что только можно, без конца встречаясь с русскими и иностранными журналистами, ему нравилась известность, он хотел власти. Он много «шумел». В девяносто седьмом, когда Салман с Хамзатом поехали договариваться с Басаевым, их ждала засада. Потом, конечно, говорили, что засаду эту организовали спецслужбы федералов. В это мало кто верил. Не верил и Хамзат, хоть он и не видел, кто стрелял. Но знал – стреляли чеченцы. Получив тогда пулю от своих, вспомнил Хамзат слова отца: «Пока здесь русские – чеченцы не будут стрелять друг в друга». А вот, начали же… Салману тогда отстрелили кусок головы, его долго лечили где-то, якобы даже титановую пластину вставили в кости черепа, за что сразу же прозвали Титаником… Хамзат тоже долго лечился – сначала в Панкиси, потом в Турции. Там было тихо и спокойно, но денег не платили. И в Турции двадцатитрехлетний Хамзат впервые почувствовал тяжелую, почти стариковскую усталость от бесконечных скитаний. Как жить? Ни денег, ни жены, только каменные четки, которые он купил еще у талибов. В Турции после выздоровления его направили в еще один заброшенный военный лагерь, выйти из которого было нельзя – дороги перекрывала полиция, якобы искавшая курдов. В том лагере произошел странный случай. Хамзат прилег на продавленную кровать и всю ночь не мог уснуть, а утром пригляделся и понял по обрывкам привязанных к кровати цепей, что она – из пыточной. Хамзат горько усмехался про себя – одни все время воюют, других все время учат воевать – может быть, для каких-то особых, суперважных заданий? Хамзат хотел войны. От нее, конечно, устаешь, но без нее устаешь еще больше…
Вернувшись в Чечню, Хамзат долгое время болтался в неопределенности, но потом ему удалось наладить отношения с ребятами из отряда Хаттаба. Снова забрезжила какая-то перспектива. Потом и Салман вернулся – правда, уже совсем дурной. Но именно тогда Хамзат стал получать первые задания на поездки в Россию. Это было как награда. В России, которую он ненавидел, Хамзат смог наконец-то по-настоящему оттянуться – командировочные платили хорошие, было много женщин, были хорошие дома и гостиницы. Некоторые осевшие в России чеченцы чувствовали свою вину перед воюющими братьями – Хамзату приятно было это ощущать. Чаще других городов Хамзат постепенно стал навещать Питер – фактически для того, чтобы выяснять, как местная чеченская община помогает многострадальной родине. Тем более что не последнюю роль в питерской диаспоре играл дальний родственник Алихаджиева. К этому времени в жизни Хамзата случилось еще одно событие, которое он сам, наверное, не мог долгое время как-то оценить.
Однажды, еще под конец «первой чеченской», Хамзат встретил на базаре Алика – соседского мальчишку, который очень любил петь, причем песни не чеченские, а какие-то иностранные. Даже итальянские. Алик был странным, ходил в пиджаке с бабочкой, пытался учить детей, и дети его любили, хотя большинство взрослых и. считали «учителя» почти придурком.
У Хамзата не было младшего брата, да у него и старших-то, как он считал, не осталось – Ису убили, а Ахмат – он все равно что умер. Даже хуже, чем если бы умер.
Алик, происходивший из того же тейпа Аллерой, непонятно как сумел всколыхнуть что-то в покрывшемся коростой сердце Хамзата. Всколыхнул настолько, что поначалу Хамзат старался даже избегать встреч с соседом, которого многие просто даже за мужчину не считали, с его ариями, песнями и попытками уроков для детей. Хамзат же начал постепенно подкармливать вечно голодного Алика и – постепенно привязался. Наверное, так можно привязаться только к очень никчемному человеку. А может быть, Хамзату казалось, что, помогая этому полублаженному, он отдает какие-то свои еще не до конца даже осознанные долги… Странные у них были разговоры во время нечастых встреч. Хамзат больше молчал, слушал и усмехался, когда Алик мечтал вслух. А мечтал он стать ни много ни мало оперным певцом и покорить весь мир. Не силой оружия, а силой голоса и искусства. О войне Алик не говорил почти никогда – казалось, он вообще даже не замечал ее приметы, хотя их не заметить было просто невозможно…
У Алика погибли все близкие родственники, бомба федералов разрушила его дом. Хамзат переселил его в тот дом, где когда-то жила большая семья Алихаджиевых. В хозяйстве Алик был человеком бесполезным, но теперь Хамзат, приезжая в Гудермес, уже не боялся заходить в пустые стены. У него появился человек, смотревший на него глазами младшего брата. Пусть и не совсем нормальными, по мнению многих, глазами…
«Вторая чеченская» вернула Хамзату много надежд, но многое и разбила. Он личным мужеством вновь заработал себе «офицерство», стал полевым командиром – его отдельный отряд выполнял в том числе и коммуникативные функции между штабами более крупных соединений. Все оно было так. Но был и выход из Грозного. Были потери. Было ощущение того, что слишком многие в Чечне устали от войны и совсем по-другому начинали относиться к муджахедам. Не то чтобы плохо… Но – по-другому. Хамзат перестал ощущать уверенность в близкой победе. За себя он не боялся – не боялся искренне, давно научившись очень грамотно и профессионально выживать. Фактором его беспокойства стал Алик – а он мог стать жертвой кого угодно… Алик не вписывался в жизнь Чечни. Он вообще жил, словно на Луне. Может быть, Хамзат именно в этом ему и завидовал. Однажды Алик заикнулся о женитьбе на девушке, которую совсем соплюшкой знал и Хамзат. Деньги на свадьбу Алик придумал – ни много ни мало – попросить у богатого родственника из питерской диаспоры, попросить в долг, с возвратом, когда сам Алик станет знаменитым певцом, чьи билеты на концерты по всему миру будут стоить очень дорого… Хамзат, слушая весь этот бред, сначала даже и не собирался реагировать, а потом вдруг подумал: но ведь Алика же действительно можно хотя бы спрятать на какое-то время в Питере. В Чечне от него толку все равно не будет. Однажды его, Хамзата, спросят: почему молодой, здоровый парень, твой родственник, сидит дома, не берет автомат, не борется рядом со своими братьями? И что отвечать? Что Алик особенный? Что Хамзату кажется, будто он не такой уж малахольный, а наоборот, Аллах поцеловал его в голову? Кому все это объяснять?…
Утащить с собой в «командировку» Алика Хамзату было нелегко. Но все получилось. Все шло даже слишком хорошо – пока прямо в аэропорту «Пулково» Хамзат не встретил своего брата Ахмата. Они встретились лоб в лоб. Ахмат был в форме лейтенанта милиции. Несколько секунд братья смотрели друг другу в глаза, и Хамзат даже подумал, что Ахмат его задержит. Он напрягся, надеясь только на то, что старший брат вряд ли хочет информировать свое начальство о таком вот родстве. Оказалось, Ахмат вообще думал о другом. Не поздоровавшись, он сказал чужим голосом одну– единственную фразу, кстати, совсем без акцента:
– У Ленки умерла Ольга. Завтра сорок дней…
Видимо, более важного в тот момент для него ничего не существовало. Хамзат сглотнул ком в горле и спросил:
– Отец… здоров?
– Да.