… Палец вдавливает кнопку-ключ «восемь», мгновение растянуто, и они все закрывают глаза, а потом…
Когда Игнат открыл глаза, красный мерцающий огонек погас, а на таймере бомбы застыло 0:1…
И ватное молчание, заполнившее пространство, сейчас взрывалось криками радости. Игнат не понял, как мальчик повис у него на шее и что это за голос, такой великолепный, голос обретенного мужества:
— Чертов ты дурень, палец-то отпусти! А может, ломай, ломай мою глупую руку!
И смех, смех командира экипажа, и что-то удивительное, что приходит лишь в очень редкие минуты, промелькнуло в глазах Зелимхана.
А мальчик плакал, повиснув на шее у Игната, и повторял одну и ту же фразу:
— Его больше нет, больше нет, оно ушло, Чудовище… его больше нет…
— Эй, джигит, — проговорил Зелимхан, — ты уже мужчина, перестань плакать.
— Его больше нет, понимаете? — Мальчик посмотрел на голубоглазого чеченца. — Больше нет…
А потом он почувствовал руку Стилета, потрепавшую его по волосам, и услышал голос человека с серо-голубыми глазами:
— Да, парень, его нет. Ты прав, краснокожий, и больше никогда не будет.
Нет, это был не взрыв. Просто таким ярким может быть Солнце, когда выходишь из Лабиринта… Чип посмотрел на часы.
— Одна минута шестого, — тихо произнес он. Жанна открыла глаза, и Чип чуть не утонул в них.
— Что? — прошептала она. — Что ты сказал?
— Одна минута шестого, милая. — Чип все еще не покинул ее. — Все уже позади. Взрыва не будет!
— Как?!
— Мы несколько задержались в туалете.
— Одна минута шестого? Значит… они… Уже все?!