Нет, Рустам все-таки прелесть. Уже которые сутки она не отпускает его из своей постели, а он все еще ей не надоел. И на нее смотрит с восхищением. Вот это — любовь! Это за деньги не купишь.
Лилечка, цепко ухватив Рустама под руку, потащила его к себе, ей ужасно захотелось еще раз почувствовать преимущества наших, российских мужчин перед итальянскими.
Указанный на клочке бумаги адрес Макеев разыскал довольно быстро. Первая же встреченная им женщина объяснила ему, как попасть на улицу Чикина, которую он пару раз проехал из конца в конец, пока сообразил все же, где ему нужно свернуть в глубь довольно беспорядочно расположенного квартала.
Но дальше все было предельно ясно.
Нужное ему здание он увидел сразу, поскольку оно одно из всех соседних производило впечатление заброшенности — выбитые в половине окон стекла, облезлая краска, снятая с петель и прислоненная к стене входная дверь.
А когда он увидел наконец сделанную огромными, из-за чего он сразу их и не увидел, буквами надпись: «На слом!», сомнения его окончательно покинули, это была именно та овощная база, о которой шла речь.
Одноэтажное здание было обнесено жиденьким забором из сетки-рабицы, вокруг не было ни души, лишь у соседнего жилого дома стояли несколько легковых автомобилей. Они Макеева не беспокоили, с того места, где они стояли, вход в овощехранилище не просматривался, значит, и наблюдения оттуда никакого вести было нельзя Его внимание привлекла одиноко стоявшая машина с тонированными стеклами, торчавшая в совершенно неподходящем для стоянки месте, между домами, словно брошенная. Она стояла прямо напротив двери в интересующее его здание.
— Наблюдаете, ребятки? — пробормотал он. — Наблюдайте, наблюдайте.
Макеев достал из «бардачка» деловую папку для бумаг, вылез из машины, запер ее на ключ и направился прямо к открытой двери бывшей овощной базы.
Уже на пороге в нос ему ударил кислый запах овощной гнили. Макеев сморщил нос и непроизвольно передернул плечами.
Он терпеть не мог неприятных запахов и вообще всего, не правильного с его точки зрения. Наверное, поэтому и пошел в милицию, устанавливать торжество целесообразности и соответствия.
Макеев и не думал скрываться и подкрадываться к двери, да и возможности такой не было, все пространство вокруг одиноко стоящего здания просматривалось и снаружи, и изнутри, из окон.
К тому же у него не было оружия, и вступать в перестрелку ему очень не хотелось.
Потому что в перестрелке он мог участвовать только в качестве мишени. А крадущийся человек вызывает желание выстрелить в него, прежде чем появится желание узнать, чего он хочет.
Поэтому он шел уверенно и по-хозяйски, топая по коридору и хлопая дверями комнат. Он заглядывал в каждую комнату, чтобы быть уверенным, что никто не останется у него за спиной.
При этом бормотал какую-то чушь, исключительно для своих гипотетических наблюдателей. Макеев был уверен, что за ним наблюдают.
— Это черт знает, что такое! — возмущался он вполголоса, как человек, который говорит сам с собой. — Они же поуродовали все производственные мощности. Здесь же вполне можно разместить швейный цех.
Какого черта им понадобилось сдирать полы? Говорил я Гаврилову, надо еще раз посмотреть, прикинуть, нельзя ли все эти развалины сдать в аренду…
Он толкнул одну из дверей, но она распахнулась не полностью. Макеев просунул голову в образовавшуюся щель и увидел лежащего на полу человека.
Около его головы стояла лужица подсохшей крови. Лица видно не было, Макеев успел рассмотреть лысую, очевидно, бритую голову и тут же отпрянул обратно.