Последний крестоносец,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мне потребуются только эти листки, — отозвался Смит, кладя свой портфель на стол.

Бумаги он держал в руках, точно так же, как и бумажник с пропуском. Смит был предельно осторожен — он находился в святая святых ФБР, где человек неожиданно резко опустивший руку в карман рисковал получить пулю в живот.

— Мне придется вас обыскать, — заявил федеральный агент.

Смит покорно поднял руки, пока его похлопывали по карманам.

— Отлично, можете проходить, — сказал Гловер, нажимая на кнопку.

Смит зашел в открывшуюся дверь. Меньше, чем через минуту, вся группа по ведению допросов вышла в вестибюль, недовольно ворча.

— Что случилось? — спросил их Гловер.

— Этот хрен выставил нас! — воскликнул начальник группы.

— У него такие широкие полномочия?

— Что-то связанное с соображениями национальной безопасности, но мы этого дела так не оставим. Пошли, ребята, засядем за телефоны!

Взяв «узи» на изготовку, агент Гловер вернулся на свой пост. Интересно, когда Смит откажется от своей затеи: до или после того, как ФБР найдет способ на него надавить? — подумал он.

* * *

Прошло почти четыре часа. Его коллеги из ФБР пока не возвращались, и Гловер, поглядывая на часы, уже заключал сам с собой пари — сколько времени потребуется, чтобы вышвырнуть отсюда этого выскочку. Странно, что за четыре часа этого сделать еще не удалось...

В этот момент дверь позади него открылась.

— Что, уже закончили?

— Да, — ответил Смит мрачно.

— Видно, крутой попался парень?

— Более чем. Пожалуй, стоит пригласить стенографиста — он лепечет, словно малое дитя.

— Лепечет? — изумленно переспросил Гловер, заглядывая в комнату.

Террорист сидел в дальнем углу длинного, во всю комнату, стола, беспомощно уронив голову на руки, плечи его тряслись. В первый момент Гловер подумал, что араб смеется, потешаясь над этим чиновником из ЦРУ, думавшим так просто сломить его. Но доносившиеся до него сдавленные всхлипывания никак не походили на веселье. На секунду террорист поднял голову, и в уголках его карих глаз блеснули слезы.

— О Господи, да он же рыдает! Что вы с ним сделали?