Последний крестоносец,

22
18
20
22
24
26
28
30

Римо запустил еще несколько осколков. Кирпич в его руке быстро уменьшался в размерах. Внизу, на улице, собравшуюся толпу словно поливало мелким жалящим дождем. Прохожие обходили дом стороной, некоторые даже пустились бежать. Водители кинулись к своим машинам: кирпичные осколки покрывали стекла трещинами.

Через несколько мгновений на улице не было ни души.

Римо улыбнулся — у него еще оставалась половинка кирпича. Положив ее на карниз, он поднялся на ноги.

Интересно, что сказала бы сестра Мэри Маргарет, увидев его в эту минуту? Она увидела бы молодого человека неопределенного возраста. Шатен, карие, с кошачьим цепким взглядом глаза, слегка выдающиеся скулы и неожиданно широкие запястья. Одежда Римо — белая футболка и светло-коричневые спортивные брюки — вызвала бы у сестры Мэри Маргарет неодобрительное покашливание.

Однако внешнее впечатление зачастую обманчиво. Римо подошел к возвышавшейся рядом трубе. Именно здесь сидел он однажды влажной летней ночью, попивая пиво, глядя на звезды и размышляя, как повернется его жизнь теперь, когда его призвали в морскую пехоту. Тогда, казалось, перед ним открывается весь мир.

Он размышлял тогда, что бы сказала сестра Мэри Маргарет, и чувствовал себя виноватым. Пиво тут было не при чем — он был уже совершеннолетний, и все-таки...

С тех пор ему не доводилось испытывать чувство вины за свои поступки. Множество людей отправилось на тот свет благодаря Римо Уильямсу и работе, которой ему приходилось заниматься. Это были преступники, враги Америки, но тем не менее люди. Сестра Мэри Маргарет пришла бы в ужас. Забавно, что он снова о ней вспомнил — наверное, все дело в том, что рядом нет Чиуна. Римо постарался ускользнуть и от Чиуна, и от Смита, и от санатория «Фолкрофт», своего теперешнего обиталища, если можно так назвать комнату в лечебнице для умалишенных.

Поначалу это место казалось спокойным пристанищем после многих лет, проведенных в гостиничных номерах. Однако через год обстановка в санатории начала действовать Римо на нервы. Это не было настоящей жизнью, и вдобавок рядом постоянно находился Смит. То же самое относилось и к Чиуну, однако с Чиуном он провел большую часть своей взрослой жизни, так же как с сестрой Мэри Маргарет — детские годы.

Вот почему Римо пришел к этому кирпичному дому, где он занимал обшарпанную комнату на верхнем этаже, выйдя из приюта. После Вьетнама он снова перебрался сюда, а следующим его жилищем стала тюремная камера. Теперь квартира была заброшена, в ней обитали лишь крысы; повсюду валялись груды мусора, оставленного наркоманами, стены на лестнице были покрыты непристойными рисунками.

После стольких лет негласной службы Америка не могла даже дать ему дом, который он смог бы назвать своим.

Римо уже двинулся к чердачному окну, когда почувствовал где-то внизу движение. Он ничего не услышал — двигавшийся был слишком искусен, чтобы производить даже малейший шум. Вместо этого Римо почувствовал легкое движение потревоженного воздуха. Внезапное напряжение, охватившее его, немного ослабло.

— Чиун? — произнес он вслух. — Папочка, это ты?

Из открытого чердачного окна показалась лысая голова и морщинистое, словно древний пергамент, лицо Чиуна, действующего Мастера Синанджу.

— Кто же еще способен двигаться, словно легкий ветерок? — раздался скрипучий голос Чиуна.

Чиун был раздражен — Римо это почувствовал. Не так уж плохо: ведь когда Чиун демонстрировал лучшие стороны своего характера, это означало, что он попытается выторговать что-нибудь у Римо. Сегодня он был не в настроении общаться с довольным Чиуном. Конечно, лучший вариант — чтобы его вообще не было бы поблизости.

— Бери кирпич и присаживайся, — предложил Римо.

— Я постою, — сказал Чиун, вылезая из чердачного окна бесшумно, как поднимается воздушный шарик. Зеленое кимоно колыхалось в такт его движениям. Спрятав пальцы с необычно длинными ногтями в широкие рукава кимоно, Чиун замер в ожидании. После почти минутного молчания он кашлянул, словно прочищая горло.

— Я что-нибудь забыл? — поинтересовался Римо.

— Да, спросить, как я узнал, что ты будешь именно здесь.

— Я давно уже перестал удивляться тебе, Чиун.