– Э? Какой еще Римо?
– Уильямс. Сколько еще Римо ты знаешь?
– Уильямс... Римо Уильямс... – тихо произнес Янгблад, как бы пробуя свои слова на вкус. – Знал я одного парня в морской пехоте, которого так звали.
– Дик, это я.
– Докажи.
– Как?
– Дай мне посмотреть на твое лицо. Подойди вот к этим отверстиям, тут посветлее.
Римо на ощупь пробрался к стене. Глаза его уже почти привыкли к темноте, и он смог различить смутную темную фигуру, разглядывающую его недоверчивыми глазами.
Глаза приблизились к лицу Римо. Знакомые глаза. Но лицо было чужое – толще, более грубое и морщинистое, чем то, которое Римо помнил.
– Твою ма-а-ать! – протянул Янгблад. – Это ты и есть, сукин ты сын!
– А ты состарился, – заметил Римо.
– А чего бы ты хотел, кретин! – огрызнулся Янгблад. – Как-никак двадцать лет прошло. Что я тебе – портрет Дориана, мать его, Грея?
– Так значит, это и в самом деле правда?
– Что?
– Война. Она окончилась.
– А ты не слышал?
– Я как-то все не мог в это поверить, – признался Римо.
– Вон как! А что ты тут делаешь?
– Не знаю. Не помню. Я проснулся – и вот он я тут.
– Я был добровольцем, – усмехнулся Янгблад. – А про тебя всегда думал, что тебя призвали.