Гены-убийцы,

22
18
20
22
24
26
28
30

Да, Шийла могла напасть со своей стаей на отдельную особь, но отдельные особи всегда подвержены нападению. Разве самки человека не слабее самцов? И дети до пятнадцати лет. Человек, переваливший через сорокалетний рубеж, начинает утрачивать даже прежнюю силу.

Однако люди правят миром, а звери сидят в клетках, чем доставляют удовольствие зевакам.

Нет, старик опасен. Все не так просто, как кажется Галлахану.

По какой-то причине – Шийла объясняла это инстинктом, унаследованным от тигра-людоеда, – она опасалась тщедушного старичка-азиата даже больше, чем молодого мужчину. Галлахан передал слова съеденной Тьюмалти о том, что азиат очень стар. Однако он запросто поднял молодого по лестнице.

Когда она думала о старике, ее охватывал страх, похожий на отдаленный рокот барабанов и еще какой-то шум.

После трансформации она не видела снов. Однако на складе, пока все ждали начала охоты в квартире миссис Тьюмалти, ей приснился сон, хотя она не засыпала.

Это походило на галлюцинацию. В ней были запахи и звуки. В конце длинной-предлинной долины стоял человечек, казавшийся лакомой добычей.

Однако он не был таковым. Он был спокойнее тех, кого они задрали. Он был самым совершенным из всех людей, посланным своим видом, чтобы покончить с Шийлой и ее породой.

Китайский обед? И думать забудьте!

Она все еще надеялась, что стае удастся сохранить одного из двоих хоть молодого, хоть старого – на развод. Однако она не исключала, что им придется отказаться от такой роскоши.

В квартире на верхнем этаже дома миссис Тьюмалти Чиун хлопнул Римо по руке. Темнело. Три вечера подряд Чиун наводил в комнате какай-то хитрый порядок.

– Не расчесывай раны, – сказал Чиун.

– Значит, я вообще не должен к себе прикасаться. Здорово мне досталось!

– Царапины! А болит потому, что заживает. Мертвые не ведают боли, в отличие от живых.

Чиун снова шлепнул пациента по руке.

– Чешется!

– Отвратительно! – скривился Чиун. – Стыд-позор!

Римо знал, что Чиун имеет в виду не то, что у него чешутся раны. Последние семь часов, те есть все время с тех пор, как у Римо восстановилась способность соображать и верно понимать звуки и слова, Чиун без устали твердил ему, какой это позор для человека, имеющего отношение к Синанджу, – получить этакую трепку.

По словам Чиуна, ему самому было непонятно, зачем он так старается поставить Римо на ноги.

– Чтобы ты опять меня опозорил? Знаешь ли ты, что едва не позволил себя убить? Тебе это известно? Мы не теряли Мастера на протяжении девятисот лет? Тебе все равно, что будет с моей репутацией?