Выход на бис

Очень мне это не понравилось. В голове промелькнула трезвая мысль: может, не стоит рыпаться? Ведь шансов на то, что я нужен живым, достаточно много. Сейчас выйдет мужик, обнаружит, наведет пушку для страховки — можно спокойно поднять «хенде хох» и не испытывать угрызений совести. В конце концов, вся ответственность за потерю бдительности лежит не на мне.

В общем, эта здравая мысль не покидала меня почти до того самого момента, пока камуфлированный деятель не подошел вплотную к моему кусту. Именно в этот миг появилась другая мысль, отличавшаяся большей дальновидностью, но и более шальная, поскольку грозила резко отрицательными изменениями в состоянии моего здоровья. Дальновидность заключалась в том, что я очень отчетливо понял: моя башка нужна ненадолго. Выкачают из нее все — и расшибут. Кашку слопал — чашку об пол. И Ленке, кстати, жить дадут ровно столько, сколько она будет расшифровывать кодировку моей памяти.

От всего этого мне очень захотелось жить и желательно на свободе. Именно поэтому я, еще не очень соображая, что буду делать дальше, выбросил вперед левую ногу. Выбросил я ее как раз вовремя, в тот самый миг, когда камуфляжник раздвигал кусты. Само собой, при этом он маленько прижмурился, дабы не мазнуть веткой по глазам. Чисто инстинктивно. А под ноги как-то не поглядел…

В общем, он запнулся кроссовкой за мою голень и с треском вывалился из кустов, на пару секунд потеряв ориентировку. Это было как раз то, что доктор прописал. Метнувшись к нему, я оседлал пятнистому спину, цапнул правой рукой за подбородок, левой за затылок и рывком крутанул эту стриженую башку. Очень сильно, даже не думал, что так получится. У мужика в шее чего-то хрупнуло, и он почти сразу обмяк. Второй, остававшийся в десяти шагах, услышал возню, но стрелять на звук, разумеется, не стал. Через кусты хрен что поймешь — можно и своего завалить. Тут у меня было явное преимущество.

Сцапав автомат камуфлированного господина (а может, и товарища — фиг его знает!), я еще раз убедился, что уже держал в руках точно такую же машинку. Совсем недавно — на «Торро д"Антильяс», где уложил одного из «куракинцев». Тот козел, который был в десяти шагах, вместо того чтоб плюхнуться наземь и разобраться, что к чему, ломанулся на помощь гражданину со свернутой шеей. «Сам погибай, а товарища выручай!» — это мы, конечно, тоже проходили, но у того, кто затрещал кустами, все получилось уж очень по-дурацки. Я нажал спуск, еще не видя, в кого стреляю. Автомат издал тихое «ду-ду-ду» — глушак, надо отметить, был классный! — и торопыга, проскочив по инерции через куст, завалился на спину. Упал он не шибко удачно для меня, потому что подмял под себя ветки. Я понял, что надо успеть откатиться в сторону. Успел! Очень кстати поблизости оказалось солидное, толстое дерево, через которое, как я надеялся, пули меня не достанут. Я залег за ним. Ответное «ду-ду-ду» пришлось как раз в то место, с которого мне удалось убраться. Поскольку все запасные магазины и автомат убиенного остались в полутора метрах от меня, а это место отлично простреливалось через просвет в кустах, образовавшийся от падения неудачливого спасателя, я решил воздержаться от быстрого ответа. Рассчитывать, что «пуля виноватого найдет», было нескромно. Мне и так повезло больше, чем следовало.

Тактику тех двух, что скрывались в кустах, предугадать было нетрудно. Кто-то должен был оставаться на месте и прижимать меня к земле, а другой по идее должен был меня обойти. Все-таки возможностей, чтобы скрытно маневрировать, у них, одетых в камуфляжки, было побольше, чем у меня в светлой рубашке.

Рубашка навела меня на дурацкую идею. Я подумал, что мне стоит ее снять. Во-первых, кожа у меня существенно темнее, чем рубашка, и не будет так

светиться через просветы в листве. А во-вторых, можно было слегка приколоться.

Прикол состоял в том, что я, прячась за деревом, осторожно вылез из рубашки и, надев ее на ветку с рогулькой, валявшуюся поблизости, выставил напоказ. «Ду-ду!» — ветку рвануло из рук, а в рубашке появились четыре дырки

— две на груди и две на спине. Примерно столько же приобрел бы и я, если бы сам высунулся в рубашке. Очень кстати, хотя и совершенно непроизвольно, я выкрикнул при этом что-то вроде: «Оп-ля!» или «Ой, бля!» После этого уронил рубашку и произвел легко шуршание, шмякнув животом по песку.

Конечно, наивно было полагать, будто кто-то на это купится. Но ведь купились же! И крепко!

Минуты три было относительно тихо, если не считать тех шумов, которые производили Ленка и Линда. Судя по всему, на шум в кустах они внимания не обратили — слишком были собой заняты. Слух у меня достаточно обострился, и я надеялся услышать, ежели кто поползет или полезет в обход. Но вместо этого услышал тихую ругань:

— Ты его уложил, идиот!

— Я целил выше… Посмотри на индикатор, точка есть — значит, он цел.

— Это ничего не значит. Во-первых, он может быть смертельно ранен и умереть через час или даже через сутки, а во-вторых, микросхема будет функционировать в режиме маячка еще трое суток.

Голоса, которые мне удалось различить, говорили по-английски, больше того

— по-американски. «Джикеи», больше некому. Марселины американцы вряд ли стали бы меня перехватывать, «койоты» общаются по-испански, «куракинцы» — по-французски, «чудо-юдовцы» и «сорокинцы» — по-русски. Может, я и примитивно рассуждал, но угадал точно. По крайней мере уже через пять минут я в этом убедился.

Не знаю, дышал ли я все эти пять минут или задерживал дыхание, но они меня не услышали. А я слышал, как они сопят. Даже несмотря на то, что Линда с Ленкой никак не могли уняться.

— Надо его осмотреть, — прошептал тот, что рассказывал о моей микросхеме.

— Может быть, он жив.