– "Цыганочка" с выходом! Давай, Пантера! Жми!
Последний в этой живой гусенице, Пантюхин, нажимал на Скутера, тот на Македонского... И вся эта масса докатилась наконец до Злодея, которого буквально вытолкали на свежий воздух.
Диверсионный отряд всем составом за несколько мгновений горохом прокатился по салону и исчез в разверзнутой пасти десантного люка.
Как и не было никого; только вытяжные тросики; собранные в кучу, покачивались на леере.
Выход был красивым, десантников разворачивало ногами вверх, за ними поочередно появлялись серые «хвосты», стремительно приобретавшие очертания куполов парашютов. Затем положение парашютистов резко менялось на противоположное – рывком и сопровождающим хлопком парашюта их разворачивало вверх головой. Но уже у самой земли. Хлопки куполов едва ли не совпадали с ударом ног о землю. Однако скорость падения погашалась до положенного минимума.
В основном из наемников Рустэма Давлатова курили «братья-славяне», прибалты, кое-кто из татар и наркоманы-смертники. Возле штаба до сих пор друг против друга стояли две удобные скамейки, на которых порой отдыхали новые «штабные», и пара чугунных урн. В теплое время года, сидя на скамейке, бывший майор-десантник Увайс Ибрагимов по пять раз на дню мыл в тазу ноги и руки и зачем-то выливал черную воду в урны.
После тяжелой ночи Увайс Рагимов вышел на крыльцо... Долго стоял, щурясь на взошедшее к этому времени солнце, проклиная русских диверсантов, брата Ваху Бараева, который устроил столь тяжкую проверку на бдительность. Или на вшивость.
Сейчас Ваха мирно спал в гостевой комнате и плевать хотел на усталых, замерзших за ночь бойцов. Повезло тем, кто сорок минут назад упал наконец-то в койки и, кутаясь в одеяла, мгновенно уснул. После боя такого не бывает, не дает заснуть возбужденное состояние, а после двенадцати часов напряженного и бесполезного ожидания – обратный эффект.
А вот тем, кто остался нести караульную службу, не повезло. Начальник школы видел их сейчас, устало слоняющихся вдоль «колючки», прикорнувших на стульях в помещении КПП.
Из здания штаба вышел хмурый Рустэм Давлатов и прошелся, разминая затекшие ноги. Прислушался, различив вдалеке слабый звук набирающих обороты турбин. Из-под ладони он наблюдал, как взмыл в воздух «Як-40», принадлежавший Адаму Хуциеву. К полевому командиру присоединился Рагимов.
– Калымит Адам, – определился Увайс, глядя на красивый разворот самолета.
Давлатов не ответил. Он ждал, когда из чрева самолета скользнет вниз крохотная фигурка, за ней еще одна, еще... и над ними расцветут купола парашютов. Сам Давлатов лишь однажды прыгал с парашютом, впечатлений хватило, чтобы раз и навсегда отказаться от этого сумасшедшего занятия. Другое дело – смотреть. А вот десантник Увайс Рагимов прыгал с каждой группой курсантов.
– Один, что ли, не пойму, – начальник школы продолжал всматриваться в одинокого парашютиста, парящего в километре-полутора от базы, и в самолет, делающий очередной разворот.
– Один? – Давлатов недоверчиво выпятил губу. Если один, то очень состоятельный человек.
Самолет Адама Хуциева продолжал снижаться, выбрав не самый удачный курс: шел прямо на базу.
– Хусейна, что ли, посадил за штурвал? – продолжал гадать Рагимов, выгнув черные брови.
Давлатов на секунду прикрыл глаза. Какая-то неприятная и тоскливая мысль коснулась его сознания... И Рустэм зазывал ее, морща лоб и кривя губы...
Он снова посмотрел на самолет, который вдруг резко ухнул вниз, метров на сорок-пятьдесят, продолжая следовать прежним курсом.
– Чокнутый! – выругался Увайс. – Куда он прет?!
Внезапно в горле Давлатова пересохло, и он не сразу сумел ответить товарищу. По коже прошла ледяная волна, закончив свой бег на бритом затылке полевого командира. Он уже знал ответ на вопрос Ибрагимова, но стоял как вкопанный, не в силах оторвать взгляда от ревущего в трехстах метрах от КПП самолета.