— Здравствуй, мам...
Елена стояла на пороге своей квартиры как чужая и не решалась зайти. Мать шагнула навстречу и обняла ее. Татьяне было что сказать дочери, но разговор о ее настоящем отце она отложила. Может, на неделю или две.
«Мерседес» притормозил у металлической двери. Первым вышел Усачев, за ним Радзянский, и уже после к ним присоединились остальные.
Лев открыл замок, шагнул в небольшой закуток, кончавшийся еще одной дверью, и остановился у силового ящика, вмонтированного в стену.
— Тут у меня сигнализация, — пояснил он охраннику, дышащему в затылок, — срабатывает через десять секунд. — Лев дождался тривиального звонка, с каким обычно начинаются занятия в школе, и щелкнул клавишей, с замиранием сердца отмечая, что одна из шести клавиш, отключающая свет в кабинете и прилегающему к нему коридору, опущена. Приводя ее в рабочее положение, Араб скосил глаза на наручные часы, отмечая положение секундной и минутной стрелок. Холостая работа микроволновой печи, так называемый прогрев, длится не так уж и долго — порядка двадцати секунд, затем автоматически включается рабочий режим. При включенной кнопке «Пуск» он может длиться, пока не сработает автоматическое отключение.
Время пошло. Его было не так и много, но Радзянский с большой точностью — плюс-минус пять секунд — знал время, когда в его кабинете раздастся несильный взрыв. Он наделает минимум повреждений — лишь разлетится стекло дверцы, выбрасывая наружу яркую парализующую вспышку.
— Теперь можно заходить.
Вроде бы и время было неподходящее, но не без гордости Лев простер руки к подсвечиваемым лампами аквариумам, преследуя иную цель.
— Смотрите, вот розовый данио. У мальков довольно четко просматривается вишневая полоска вдоль тела, а у взрослых рыб она практически незаметна. Но если приглядеться... Не хотите взглянуть поближе?
Перспектива наклоняться Усачева не устраивала. Хотя розовые данио ни по размеру, ни по облику не походили на пираний. А вот хозяин...
Пришло легкое беспокойство. Усачев незаметно кивнул подчиненным: «Будьте начеку». Те ответили черным блеском солнцезащитных очков, в которых отражались стеллажи с аквариумами.
— Малабарский данио. — Араб шел вдоль стеллажей и указывал пальцем, бросая незаметно взгляды на часы. — А это моя любимица тернеция... Жемчужные гурами... Сомики. О-о... Один, кажется, приболел. Нужно отсадить.
— Надеюсь, вы отложите эту процедуру?
— Вообще-то это недолго.
Усачеву показалось, что Араб валяет дурака, и насторожился еще больше. Кроме Радзянского, который около часа назад сошел с трапа самолета, в магазине никого не было. Охранник сделал соответствующие выводы, жалея теперь, что без ведома шефа согласился на предложение Араба.
— Лев Платонович, ближе к делу. Где вы храните бумаги, в аквариуме, что ли?
— А вот золотая рыбка, — не отвечая на вопрос, продолжал Радзянский, — моя тезка, называется львиноголовка. Ну не прелесть ли!.. — Еще один взгляд на часы. — Документы в моем кабинете, идите за мной.
Лев шагнул в черноту кабинета и потянулся рукой к выключателю. И снова замерло сердце.
Узкий коридор, который кончался дверью в конторку, освещался только из торгового зала, в нем было практически темно, и охранники, как по команде, сняли свои очки.
— Можно я зайду первым? — Усачев, однако, пропустил впереди себя подчиненного.