Времени оставалось в обрез, тем более что вскоре должны были хватиться отсутствующего часового.
Болан в третий раз внимательно осмотрел центральную часть лагеря. Неосвещенная хижина находилась на противоположной стороне. Значит, ему снова придется перебегать в открытое, пространство уповая на то, что его никто не заметит.
Но Мак не хотел бессмысленно рисковать. Сначала он убедился, что тело часового по-прежнему лежит там, где он его оставил, и только после этого, сделав глубокий вдох, со всех ног бросился в сторону хижины, надеясь, что завывания разбушевавшегося ветра заглушат топот ног.
Добравшись до маленького строения из гофрированного железа, Мак присел на корточки, чтобы перевести дыхание. Внутри было абсолютно темно, в окно даже не стоило заглядывать, но у Болана имелся другой способ получить интересующую его информацию: третий жучок немедленно занял свое место на стекле, а мини-наушник — в ухе высокого человека в черном.
Бормотание... Мягкий, нежный голос... Легкое позвякивание ложки в стакане воды. Голос принадлежал женщине, и она говорила по-английски:
— ...Я их ненавижу... Ни за что... я бы ни за что не поверила, что они так поступят... Успокойтесь... Отдыхайте... Я обмою вам лицо.
Болан услышал едва слышное бульканье воды. Послышался хриплый и слабый мужской голос:
— ...А что же вы думали?..
Говоривший чуть слышно застонал от боли, потом продолжил:
— Думали, все будет по-другому?..
— Не знаю. У меня голова была забита великими идеями... Революция. Справедливость. Свобода... Сплошная философия. Голая теория...
— Но, тем не менее, вы же знали, что будете... убивать.
— Это так легко на словах! О да! Смерть людей, угнетающих мой народ, меня не пугала. Но... до сих пор... я ни разу не видела...
— Пыток, вы хотите сказать?
Лакония! Сомнений быть не могло: это он!
— То... то, что они с вами сделали... это просто ужасно... бесчеловечно... Я пыталась заткнуть уши... но всему есть предел!
Девушка теперь почти плакала.
— Я... Я не знала, что я... ну, такая чувствительная. Мне за себя стыдно... Я думала, мы сражаемся за настоящую справедливость, за то, чтобы людей не пытала тайная полиция... Но мы не лучше, чем другие... Вы мне не верите?
Лакония снова застонал, и девушка печально сказала:
— Мне бы так хотелось облегчить ваши страдания!