— Ну так что, Фуад, — вкрадчиво спросил он, — ты узнал еще что-нибудь интересное?
Фуад пожал плечами.
— Ничего нового, брат мой. Вот уже несколько часов, как он потерял сознание. Думаю, ему больше нечего нам сообщить...
— Ах, ты думаешь! — заорал Хатиб, сатанея от ярости. — Кто тебя просит думать? Мне нужно знать наверняка! — резко повернувшись, он бросил: — Ахмад!
— Да? — отозвался тот, продолжая подпирать стену в глубине хижины.
— Пленник тебе что-нибудь сказал?
— О! Массу вещей, Хатиб, — ощерился Ахмад.
Вытащив из кожаных ножен кинжал, он поиграл им, пуская блики отточенным, как бритва, лезвием, и добавил:
— Он говорил, а скорее, стонал, просил, умолял. Однако...
— Однако что?
— Возможно, он знает еще кое-что, что могло бы нас заинтересовать. Мы устроим ему еще один небольшой сеанс...
— Нет!
Крик этот вырвался у девушки, казалось, из глубины сердца. Трое мужчин обернулись в ее сторону и недоуменно уставились на нее.
— Сорайя! В чем дело? Неужели ты не хочешь, чтобы мы удостоверились в том, что пленнику нам больше нечего сказать? — спросил Хатиб.
— Вот именно! Он нам уже выложил все, что ему было известно, я в этом уверена. Он всю ночь кричал от боли и стонал, как умирающее животное. От боли он уже потерял рассудок. Он бы уже все давно сказал, если бы что-то знал...
— Я так не думаю, — перебил ее Ахмад. — Мне часто приходилось сталкиваться с такими людьми, как он!
— А я столкнулась с этим один раз, и с меня достаточно! Похоже, ты получаешь особое удовольствие, истязая свои жертвы!
Хатиб вдруг вспомнил, что Сорайя — бедуинка, но родилась и выросла не в пустыне, Ахмад же был туарегом, а, как известно, туареги отличаются гораздо большей жестокостью, чем бедуины. Взяв в плен врага, они испытывают ни с чем не сравнимое удовольствие, пытая его дни и ночи напролет, наслаждаясь криками и стонами своей жертвы. С садистской изощренностью они поддерживают жизнь в теле пленника так долго, насколько возможно, кромсая и уродуя его своими острыми ножами сантиметр за сантиметром. И чаще всего несчастный сходит с ума задолго до того, как душа покинет его тело.
— У тебя слишком мягкое сердце, сестричка, — проворчал Ахмад. — Разве ты забыла, что наше дело требует быть твердым и телом, и душой?
— Я предана нашему делу не меньше, чем ты! — сорвалась на крик Сорайя. — Но мы же не животные! Во всяком случае, не я!
ebooksa