Оборотень

— Ба-ра-бинск… Это в одиннадцати километрах от Куйбышева. Самары то есть… Пока у меня все.

Акинфиев дописал, еще не зная толком, как и для чего ему могут понадобиться номера команд, фамилии и эшелоны.

— Неплохо, Сережа! — похвалил он. — Теперь выкладывайте соображения.

— Соображения, Александр Григорьевич, такие: нас должен интересовать только один день, точнее, одни сутки — те, что они провели вместе.

— С этого сборного пункта можно уйти?

— Вообще-то часть охраняется. У призывников нет при себе документов. Но если захотеть, то можно…

— Через забор?

— Нет, зачем же? Иногда команды посылают по хозделам — убрать улицу, расчистить новостройку, что-то погрузить. В общем, здесь произвол, как и везде. Нужна прорабу бесплатная рабсила — приезжает на сборный пункт, ставит прапорщику бутылку. Если час отправки эшелона известен заранее, то могут на сутки и домой отпустить. Закон — что дышло, были бы деньги.

— Так! Берите Микроскопа, Рыбакова, Киреева — всех, пусть бросит резервы военная прокуратура, задействуйте райотделы и по списку призывников, находившихся в расположении части шестнадцатого-семнадцатого мая, опросите как можно больше людей: кто что знает, видел, помнит — не было ли какого-нибудь ЧП. Об офицерском и младшем комсоставе я уже не говорю. Начинайте прямо с коменданта!.. — Акинфиев положил трубку, спрятал в портфель блокнот и вернулся на свое место.

Выготская налила кофе.

— Мы остановились на предположении, что убийца — маньяк, — напомнил старик.

— То есть не Кныхарев, вы хотите сказать?

— Ну, почему же? Возможно, он. Только у меня зародились сомнения… Обратите внимание: ни одно из пяти убийств не повторяет другого, хотя все они напоминают почерк Кныха. Нет двух падений из окна, нет двух ножевых ран, не говоря о таких специфических способах, как взрыв газа или машина на рельсах. А Кныхарев примитивен, он мог бы их всех просто перестрелять. Здесь же присутствует некий момент изобретательности, налицо забота о том, чтобы не оставить следов. Поначалу преступник действительно не оставляет следов. Каждая жертва в момент убийства была в одиночестве — значит, выслеживал, выбирал момент. Накладка вышла только один раз, когда в квартире Черепанова неожиданно появилась Пелешите. Этого никто не мог предвидеть. И тут было не до инсценировки самоубийства. Хотя не исключено, что, когда он забрался к музыканту, планы у него были другими. Снотворное в вермуте должно было достаться Черепанову. Со спящим он мог делать все что угодно. Но вино выпила Пелешите. На сей раз убийца наследил, но и тут не растерялся: дал ей подержаться за нож, спрятал его в шкаф. Знал, как поведет себя испуганная женщина! Тоже своего рода психолог… И после этого перестал заботиться о следах — оставил наручник в случае с Битюковым, не поднял гильзу в случае с Симоненко… Правда, мог понадеяться, что в снегу ее не отыщут. Вот так все это выглядит, Анна Константиновна. Можете вы, располагая такими фактами, хотя бы приблизительно нарисовать его портрет?

Выготская задумалась, отпила кофе и снова закурила.

— Это хладнокровный человек, — заговорила она, глядя перед собой. — Действует очень выверенно, много знает о своих жертвах — об их образе жизни, окружении, распорядке, физических возможностях, психологии. Он не наносит ударов дважды, убивает наверняка, по возможности инсценирует несчастный случай или самоубийство.

— А фотографии?

— А вот это как раз типичный почерк маньяка: мстить за убитую красавицу тем, кто, по его представлениям, виновен в ее смерти. Возможно, беспорядок на сборном пункте ассоциировался у него с шабашем, с «черной мессой». Я как-то провожала в армию племянника, насмотрелась, что там творится: грязь, драки, пьянка, мат, наркотики, унижения… Неуправляемая толпа, прежняя жизнь уже в прошлом, будущее неясно и пугает. Чем не «сатанисты»?

— И как же, по-вашему, уживаются расчет, «железная рука» — и маньяк?

— Действия маньяка вовсе не исключают расчета. Вспомните, сколько искали Чикатило? Выпускник университета, отец двоих детей, член КПСС.

— С ним проще — он сексуальный маньяк, садист. Мотив ясен.