Оборотень

— Это там, на Днепре, под Смоленском…

С маленьким альбомом было покончено довольно быстро. В большом были фотографии родителей Маши, родителей Виктора, разных родственников и даже каких-то важных прабабушек и прадедушек в костюмах начала века. Никого похожего на Конокрадова в недрах этого фолианта не было и быть не могло.

Фотография Артура лежала перед Акинфиевым, Маша посмотрела на нее и лишь пожала плечами. Карточки в альбоме она комментировала бесстрастно, как это делают вежливые хозяйки, чтобы развлечь докучливого гостя.

— Это его школьный друг, не помню, как звать… Это девочка из его класса, она приходила сюда к нам… Вот здесь мы в соборе Казанской Божьей Матери… Папины похороны… на Хованском… Мама Виктора… Это моя мама…

— У нее есть фотографии? — спросил следователь.

— Ну да, свои… И наши свадебные.

Дембельский альбом Виктора комментировался еще скупее.

Авдышев служил в войсках связи, в автобате шофером. На одной фотографии было начертано: «Лучшему разводящему части». Почетное звание подтвердил своей подписью командир полка, писарь шлепнул на полковничий автограф печать. Антенна, боевая точка с казармами в перспективе, авария на дороге, везде Виктор, однополчане — никого, похожего на Конокрадова.

— Маша, — задержал в руке Акинфиев перевязанную пачку писем.

— Эта песенка… про которую вы говорили…

— «Миг удачи»?

— Ну да, да… Послушать ее можно?

— Пожалуйста.

Вдова молча выдвинула из-под стола картонную коробку с кассетами и принялась искать нужную.

Письма были в основном ее и только четыре от Виктора. Эти послания выдавали человека, больше знакомого с баранкой, чем с авторучкой. Два присланы из армии, остальные — из рейсов.

В одном конверте была фотография, колонна большегрузных автомашин на пароме, на капоте одной — Виктор. Нет, определенно, никакого Конокрадова!

«А почему он, собственно говоря, должен быть? — с некоторым удивлением и даже стыдом за свой нелепый домысел подубился тираж, не было негатива. Потерялся или остался у кого-нибудь другого. Чего это я за тебя работаю, не скажешь?

— Ладно, ладно, Фирмач, не гневайся. Больше ничем порадовать не можешь?

— Порадовать не могу. А огорчить — всегда пожалуйста.

— Почерк? — по опыту догадался следователь.