– Не откажешься? Ты же свалить хотел по весне.
– Свалю после Чечни.
– А если грохнут тебя там?
– Коль, ну ты чего опять непонятку свою врубаешь? Грохнут, значит, грохнут. Сам-то что решил?
– Ты дурь-то не гони. С какой радости тебе под пули лезть, коль слинять решил?
– Ну это мое дело. Ты-то что решил?
– Лично я отказываться не собирался. По мне уж лучше в окопе сидеть, чем на тумбочке торчать. Да Гольдина, если сунется туда, шугану так, что окурки, чмо, после меня собирать будет. Иначе в первой же перестрелке срежу очередью.
– Коль, ну зачем говорить то, что не сделаешь?
– Вот так всегда. Че ты обрываешь меня? Дай хоть помечтать... А это, Кость, Панкрат, значит, тоже в Чечне будет?
– Конечно. У офицеров желания не спрашивают.
– Вот это здорово!
– Что тебе здорово?
– А то, что этот урод рядом будет. В одном со мной окопе. Тогда и посмотрим, как будет он нос свой вверх задирать. Только ради этого я поеду в Чечню. Посмотрю, как этот вояка покажет себя в бою.
– А ты злой. И злопамятный вдогонку.
– И че? Меня не трогай, и я никого не трону.
– Значит, едем?
– Какой может быть базар? Конечно, едем. Хоть посмотрим, что там за дела.
– Тогда пошли писать рапорт?
– Пошли.
В 14.00 началось собеседование. Военнослужащие входили в канцелярию и клали на стол рапорта. Никто из подразделения не отказался. Доронина это тронуло. Оставалась самая «больная» категория – солдаты, едва прослужившие полгода.