Автономный рейд

Временем и мочегонным, как посоветовал мне Гном-Полянкин.

Я изрядно попетлял на всякий случай по городу, прежде чем подобраться поближе к дому Шмелевых и позвонить ему. На свидание со мной они опять отправились вдвоем. И хвост, естественно, за ними. Одной из следивших была Лариса. Вот этого я уже не понимал. Я мало знаю об организации слежки, но элементарный здравый смысл подсказывал, что, если человек засветился, его к тому же объекту нет смысла приставлять. Это же как афишу вывесить. Или у них с людьми острейшая нехватка, или я не знаю что.

Оделись Шмелевы по моему совету так, будто на дачу собрались.

Все такое потрепанненькое, только лопат да граблей не хватает. Оно и к лучшему. Когда я их в переходе на станцию «Библиотека имени Ленина» детектором осмотрел, нашел только по одному маячку на каждом. Маячки те я переадресовал другим, а мы с Верочкой и Женей, используя толчею, смылись и уединились в тихом и пустом служебном местечке под лестницей. Я его еще в те блаженные советские времена нашел, когда не знал, где зимой с девушкой уединиться.

Там, под лестницей, мне Евгений свою сделку века и обрисовал.

Обратился к ним дальний родич Веры Ильиничны — он тоже, как и она, из Воронежа, но только в столицу попал раньше. Сразу после института блеснул какой-то секретной разработкой электронной, вот его и пригрели на номерном заводе. Обратился он к Шмелевой потому, что, мол, обнищал совсем в своем военно-промышленном комплексе, а ничего, кроме как оружие изобретать, и делать не умеет. Вот и захотел для укрепления материального благополучия загнать какой-то интересный снаряд. Не чертежи секретные, а само изделие, заныканное им при испытаниях. Все равно кому, лишь бы заплатили не меньше десяти кусков. Сам покупателя найти не мог: слишком-де на виду он, под колпаком у первого отдела. Вера стала от родича отмахиваться, но Евгений, мучимый совестью за то, что разорил семью и оставил супругу ни с чем, отважился попробовать.

Обратился к Хрящу, которому во времена оные платил за крышу на «Спортивной». Тот его вывел на чеченцев. А те, когда ознакомились с информационной листовочкой, которую засекреченный родич на этот случай приготовил, восторженно пообещали за снаряд аж семьдесят пять тысяч! От таких перспектив у Шмелева последний глаз стал квадратным, и бросился он искать спонсора. Потому как не хотел сводить родича с покупателем. Потому как конспирация. И потому как знал, до чего легко в нашей стране игнорируют посредников при окончательном расчете. Ему нужны были еще семь тысяч — три он от чеченцев в виде аванса уже получил, — чтобы заплатить родичу за снаряд. Тот настаивал, чтобы деньги и товар были обменяны одномоментно, из рук в руки, баш на баш.

Что за снаряд — Женя толком объяснить не смог, а единственная листовка осталась у покупателей. Нечто самонаводящееся, бронебойное.

Излагал мне эту историю Шмелев с жизнерадостной наивностью идиота. Я, мол, даю ему семь тысяч, он берет у родича снаряд за десять, тут же отдает чеченцам за семьдесят пять, из коих двадцать одна — моя.

— Триста процентов за пару дней, а? Максимум за неделю! — блажил этот взрослый ребенок, и я заподозрил, что Вера не случайно упомянула о том, что Жене что-то в голове оперировали. Видать, все ж таки ему там либо что-нибудь вырезали, либо повредили, либо добавили...

Трудно поверить, что нормальный человек полезет торговать оружием. Да еще с бандитами. Да еще с чеченцами. Да еще секретным оружием. Бред какой-то. Меня решил подставить? Но на кой это Шмелеву? Да и знал я его бесхитростную физиономию наизусть. Оставалось списать все на ситуацию, когда люди как бы сходят с ума из-за денег.

— А, Олег? Рискнем?! Если нельзя, но очень хочется — можно попробовать, а? — заглядывал мне в лицо своим единственным глазом наивный здоровяк.

Супруга его стояла рядом с опущенными глазами, явно понимая, в какую клоаку затягивает их обоих новоявленный оружейный коммерсант. Вот она — типичная бабская тупость. Видит, что мужик сует голову в петлю, но заворожена, как кролик перед удавом. В таком состоянии бабы, бывает, и бутылку к празднику зашитому алкашу приносят. Чтобы отметить его воздержание. Я помолчал для вежливости. Потому что дело для меня это было ясное, проблему такую я давно себе решил кардинально: хочешь покончить с собой — твое право. Но без меня. И без моих комментариев.

Но тут не чужой ведь человек, да и Веру было жалко. Я отступил от принципов, хотя и знал всю бесполезность слов:

— Женя, ты целым из этой истории не выйдешь! Считай, что Хрящ тебя уже продал с потрохами. Ну ты подумай сам, ради бога! Ты бы за пятнадцать кусков снаряд отдал?

— Ну, поторговался бы, конечно.

— Нет, скажи: отдал бы?

— Ну, конечно. Все равно — прибыль. Но они ведь сами только полета предложили, это уж я до семидесяти пяти довел!

— Вот-вот. Сами! Потому и пообещали, что платить не собираются. Да и не могут они тебя после такой сделки в живых оставить. Это ж не ящик с патронами, которые по всей стране растекутся и на которых имен нет. Ты для них — след, столбовая дорога к ним! Ты подумай: для чего они эту штуку покупают?! Да за такие деньги можно роту гранатометами на целый год обеспечить! — Я говорил, но видел, как глаз прежде рассудительного Женьки лишь все сильнее наливается кровью. — Это какое-то покушение, к бабке не ходи. В таких случаях концы рубят кардинально. И тебя убьют, и Ильиничну твою. А вначале на куски порежут, чтобы узнать имя вашего родича.

— Да брось ты! Сейчас на любом базаре можно пулемет купить чуть ли не в открытую! — Женька просто оглох, а Вера лишь затравленно посматривала то на него, то на меня. — Ты ж пойми: я ведь слепну! У меня на второй глаз перекинулось. Еще год-два — и без провожатого ни шагу! Что мне, в метро милостыню просить?.. Да я потому тебя и прошу — ты ж спецназовец, неужто мы с тобой этих чурок не одолеем? Разговор-то простой: деньги на бочку, а тогда и товар.