Поэтому я пытался озираться, сыпал угрозами и проклятиями. А как еще вести себя напуганному психу? Я именно псих. Маленький, плюгавенький, напуганный и очень, очень слабый.
Вдруг из тьмы выскочила холеная рука с малиновыми ногтями и меня за яйца — цоп! И под выверт, от которого я криком зашелся, в ухо визжит незнакомый мужской голос:
— Как тебя зовут, покойник?!
— А-а-атпусти!
— Как зовут?! Щас кастрирую!
— Му-ухин!.. Олег! А-а-атпусти! — корчился и вопил я без всякой системы Станиславского. Вот Гамлета бы так, за гениталии, и спросить: «Быть или — не быть, сучонок?!» — все бы выложил и не маял публику три часа.
— Врешь, сволочь! Кто заказал перевозку?
— «Изумруд»!
— Кто там главный?
— Не знаю!
— Врешь, сволочь! Где взрывник, который ожерелье заряжал?! Кто он? Где прячется?!
Стоило ногтям сжаться еще на миллиметр, и все мои сексуальные проблемы окончились бы разом. Ну и черт с ними, лишь бы эта рвущая боль и одновременно эти тиски отпустили.
— Не знаю! Меня втемную зарядили! А-а-атпусти! — И тиски, даря блаженство, разжимались.
Как мало нужно для счастья. Но как оно коротко! Я и двух раз не успел вдохнуть полной грудью, как баба опять сжала свою лапу и все мое, бывшее в ней.
— У-у-у-у! — взвыл я.
А мужик опять завопил:
— Как ты сбежал от них?! Откуда?!
— У-у-у-у! — Вот сейчас я понимал Пастуха вполне: этих тварюг надо давить еще до того, как они получат малейший шанс появиться на свет!
Клянусь, что буду пристреливать любого, а главное — любую, которая... — У-у-у-у-у!
— Откуда удрал, мразь?