Ловунов вскоре прибыл и с порога кабинета засверкал зелеными зенками, приговаривая:
— Позор и бесчестие. Возмутительно! Митрополита русской церкви грабят как торгаша, ни с саном его не считаясь, ни Бога не боясь.
— О чем вы, Виктор Михайлович? Какая у вора боязнь? — отмахивался Кирин.
— Да ведь они сами верующие. Поглядите по телевизору зону или тюрьму — все почти с крестиками, за колючкой храмы возводят. Я, владыка, сам с Богом не в очень хороших отношениях, но эта-то сволочь, братва, как ее еще там называют? Ведь православными себя изображают.
Кирин горько засмеялся, потом воскликнул:
— Бросьте вы, ей-богу! Да кто мы такие все, включая верующих, неверующих, бандитов, торгашей, попов, вас, меня, почему-то называющие себя русским народом? Именно — народом. А все это с 1917 года не народ, а население! Православный народ, народ Святой Руси — это совсем другое. Его давным-давно нет и уж не будет. Потому ни в чем, ни с кого и спрашивать нечего.
Присел Ловунов на кожаный диван, ошеломленно поглядывая на едва не заплакавшего митрополита, проговорил:
— Как же с такими мыслями жить можно? Тем более вам, архиерею?
— А вот так и существую, — проговорил Кирин, желчно усмехаясь. — На двух самолетах летаю, то на швейцарской вилле поживу, то на подмосковной даче… Ладно, Виктор Михайлович, вернемся к нашим алмазикам. Как это вовремя Дополнительное соглашение-то наше я вам перекинул! Кто знает, а вдруг вор документ бы наш у меня заодно прихватил? У вас, надеюсь, он вне опасности, не пропадет?
— Вряд ли специалист любого уголовного класса осмелится лезть в мой сейф на работе, ведь это администрация Президента Российской Федерации, — веско произнес Ловунов. — Выше ведомства в нашей стране нет.
В этот момент раздался длинный звонок во входную дверь.
Кирин прошел в прихожую, открыл. Перед ним в лучших макияжных переливах и элегантно-траурном туалете стояла Мариша, уткнув свои неотразимые очи в переносицу митрополиту. Она с незабытой выучкой монахини вдруг притушила их, смиренно поникла лицом и фигурой, положила одну ладонь на другую, как следует для благословения, склонила головку, попросив:
— Благословите, владыка.
Кирин автоматически осенил прекрасную незнакомку крестным знамением. Та поцеловала у него руку, назвалась:
— Я Мария, была монахиней, потом бес попутал жить с архимандритом Феогеном. Простите меня ради Бога.
Митрополит вынужден был по правилу ответить:
— Бог простит, и я прощаю.
Мариша порывисто придвинулась к Кирину, обдавая его томными запахами парфюмерии и молодого женского тела, проговорила:
— После гибели отца Феогена, царствие ему небесное, я совсем одинокой осталась. Помогите, владыка, по жилищному вопросу.
В раздумье стоял Гоняев, а девица шагнула еще ближе, едва не давя его бюстом. Он отступил в прихожую, пригласил зайти.
ebooksa